в Ромкину тумбочку. Ромка не спорил, только конфузливо прятал лицо. И почти на глазах щёки его, и впрямь, начали полнеть, «спортивки» в поясе стали жать. Словом, вошёл в прежние формы. Когда сказал об этом по телефону маме, голос её сразу задрожал. Она у него такая: вечно глаза на слезах. Как папа говорит, по Красной Шапочке и то плакать будет.
Иногда дяди-Лёнины друзья, которых он называл «коллегами-питерцами», приносили ему коньяк в маленьких плоских бутылках. Дядя Лёня заметно оживлялся, веселел, в глазах у него появлялись шаловливые искорки. Отхлебнув прямо из горлышка несколько глотков, какое-то время ловил кайф в сладостном молчании. Потом его тянуло на общение.
– Главное в этой жизни, друг мой Ромка, ничего и никого не бояться. Даже смерти! – начинал философствовать дядя Лёня. – Что такое смерть? Переход души в другое состояние. «Смерти нет, уходит только плоть», – сказал поэт. Не веришь? – вопрошал он, не требуя ответа. – Сейчас докажу. Вот, например, лёд тает – становится водой. Вода испаряется – становится паром. Пар, охлаждаясь, вновь становится водой. Вечный круговорот воды в природе. Так и в нашей жизни. Из материального мира душа переходит в Мир тонкий. Я, лично, смерть жду не со страхом, с любопытством. Тебе-то, конечно, об этом думать рано. У тебя вся жизнь впереди!
– Да уж!!! – кривил губы Ромка. Не пятилетний, понимал, что такое рак, да ещё не где-нибудь, а в костях свода черепа. Где и вырезать-то его невозможно. Слышал ведь, как врачиха сказала маме: «Операцию делать нельзя, поражены четыре доли черепа. Что за процесс – сказать сложно. Признаюсь честно: случай редкий. Мы с таким ещё не сталкивались». Уловив краем уха свой диагноз, стал рыться в интернете, изучать проклятущую болячку. За две недели начитался такого, хоть в лес беги да волком вой. Конечно, то, что ему дали направление в Питер, – дело неплохое. Как-никак – лечить будут не рядовые врачи, а профессора. С другой стороны, как выразился дядя Лёня, хоть больные в этом научно-исследовательском институте и подопытные кролики, но всё-таки какая-то надежда есть. Ведь наука на месте не стоит. Вон, какие им с дядей Лёней уколы колют. Волосы не выдерживают, от ужаса сами вылезают. После первых уколов взглянул в зеркало душевой – глазам своим не поверил: волосы на махровом полотенце целыми прядями оставались, и вся голова в голых плешинах. В палату побежал с воем. Но дядя Леня успокоил, сказал, что после окончания курса химиотерапии шевелюра вновь отрастёт, да ещё гуще будет. Дяде Лёне он верил, как самому себе. Вот только от страха, про который говорил тот, освободиться так и не удавалось. Ночью, когда дядя Лёня засыпал и палату заполняли трели его виртуозного храпа, Ромка тихонько выскальзывал из палаты и пробирался в ванную комнату. Открыв кран с холодной водой, давал волю слезам. Но заглушить шумом воды рыданий не удавалось. По коридору цокали каблуки дежурной сестры. Постучав в дверь, та, не дожидаясь разрешения, врывалась в ванную. Никаких защелок на дверях ванной комнаты не было, как в психушке. Медсестра быстро совала ему в рот какие-то
