выжать из вас слезы и деньги, невозможно было сыскать. Он был общественной фигурой. Когда я ездил в Лондон последний раз, моя хозяйка сделала мне два подарка – билет в театр подивиться на танцорку, от которой все сходили с ума, и билет в Экстер-Холл послушать выступление мистера Годфри. Танцовщице помогал оркестр. Оратору – лишь носовой платок да стакан воды. Ножки привлекли массу народу. Бойкий язык тоже. И за всем этим стоял сладчайший и тишайший человек (я о мистере Годфри), самый простой, самый угодливый и самый покладистый из всех, кого вам доводилось встречать. Он всех на свете любил. И все на свете любили его. Какие шансы могли быть у мистера Фрэнклина или у любого человека среднего звания и способностей против такой особи?
Ответ мистера Годфри пришел четырнадцатого июня.
Он принял приглашение моей госпожи остановиться со среды, дня рождения Рэчел, до вечера пятницы, но не дольше, ибо его призывали вернуться в Лондон дела дамского благотворительного кружка. К письму были приложены переписанные стихи, в которых он изящно назвал день рождения кузины «натальным днем». Мисс Рэчел, как мне передали, вместе с мистером Фрэнклином за ужином подняла стихи на смех. Пенелопа, полностью принявшая сторону мистера Фрэнклина, торжествуя, спросила меня, что я об этом думаю.
– Мисс Рэчел направила тебя, милочка, на ложный след, – ответил я. – Однако меня не так-то легко провести. Дождись, когда вслед за стихами явится сам мистер Эблуайт.
Дочь возразила, что мистер Фрэнклин может перейти в наступление и попытать счастья еще до появления автора стихов. Должен признать, что такой взгляд был оправдан: мистер Фрэнклин не упускал ни одной возможности завоевать благосклонность мисс Рэчел.
Я не встречал более завзятого курильщика, но он отказался от сигар, потому как мисс Рэчел однажды сказала, что терпеть не может кислый табачный запах, исходящий от его одежды. Из-за этой попытки самоотречения и утраты привычного успокаивающего воздействия табака мистер Фрэнклин очень плохо спал по ночам и утро за утром выходил таким изнуренным и уставшим, что мисс Рэчел первая попросила его возобновить курение сигар. Куда там! Он не мог допустить ничего такого, что бы доставило ей малейшее неудобство. Мистер Фрэнклин был намерен стойко держаться и засыпать – неважно, как быстро – с помощью одного лишь терпения. Такое упорство, скажете вы (а в людской многие так и говорили), не могло не произвести впечатления на мисс Рэчел, подкрепленное к тому же ежедневной росписью двери. Так-то оно так, однако мисс Рэчел держала в своей спальне фотографию мистера Годфри, выступающего перед публикой, с волосами, откинутыми назад в порыве красноречия, с чарующим взглядом, буквально вытягивающим деньги из вашего кармана. Что вы на это скажете? По признанию самой Пенелопы, каждое утро, когда она причесывала волосы мисс Рэчел, на них взирал образ мужчины, без которого дамы просто не могли обойтись. И вскоре он должен был появиться во плоти
