а накажут, могут лишить должности, а то и вовсе отлучат от двора – значит, это не интрижка, не флирт, здесь попахивает истинной страстью. Любовь – надежная валюта в политической интриге, влюбленные глуповаты и нерасчетливы. «Ты с ним не хитри, – напутствовал Лесток Бергера. – Ты намекни этому франту, что про бумаги мы все знаем, затем намекни, что девицу Ягужинскую мы в любой момент можем у него отнять и в кандалы обрядить. А потом ставь перед ним выбор: или открытая дорога в Париж со своей милой, естественно в обмен на бумаги, или ни милой, ни Парижа. Я найду способ задержать его в России. Знать бы только, куда он упрятал оную дочь Анны Бестужевой…»
Белову в этом деле была отведена скромная роль – опознать де Брильи, и если тот начнет отпираться, мол, никаких девиц не похищал, выступить свидетелем и прижать таким образом француза к стене.
В дороге неожиданно для себя Белов узнал о цели поездки куда больше, чем по замыслу Лестока ему следовало знать. Объяснялось это тем, что Бергер был излишне болтлив и трусоват.
Бергер понимал, что выполняет поручение величайшей важности и в случае успеха карьера его будет под надежным обеспечением. Но Лесток не забыл предупредить его, что де Брильи капризен и щепетилен в вопросах чести, любит помахать шпагой, и воображение рисовало Бергеру самые неожиданные картины.
«Коли не выйдет полюбовно, – размышлял он, – француза надо будет вязать да производить по всем правилам обыск. Лесток, правда, приказывал: не доводить до крайности. Понятно, он с Шетарди ссориться не хочет. Но главная задача – достать бумаги, а там… Победителей не судят». Для дерзкой этой затеи нужен был помощник, и Бергер надеялся обрести его в лице курсанта.
Но уж больно мальчишка неразговорчив, все хмурится, косится. Но с другой стороны, как поговоришь на полном скаку? Курсант небось одним озабочен: как бы из седла не выпасть. Это и неудивительно – двенадцать часов в седле. Уж на что Бергер привычен к верховой езде, а у самого ломит спину и поясницу колет, словно в муравьиной куче сидит. Хорошо хоть дорога знакома. Год назад Бергер ездил в охотничий особняк по одному весьма деликатному поручению Лестока.
Только к ночи они прибыли на постоялый двор, который Бергер наметил для ночлега. Саша сполз с лошади, осмотрелся. Черная, словно обугленная изба стояла на развилке двух дорог – одна вела на мост через заросшую камышом речку, другая, воровато шныряя меж невысоких, проросших щетинистой травой холмов, исчезала в глубоком овраге. Плотный, казавшийся липким туман затопил все окрестности.
– Приятное место… Вы уверены, что это трактир, а не притон? – впервые за день обратился Саша к Бергеру.
– А черт его знает, – с раздражением отозвался тот. – Хозяин – бывший каторжник, это точно. Но кормят хорошо, и клопов нет. По мне, будь хоть преисподняя, лишь бы пожрать дали.
Против ожидания трактир встретил их приветливо. Изба была просторной, столешница сияла добела выскобленными досками, в углу мерцал не по-крестьянски богатый иконостас, украшенный гирляндами хмеля.
