начал медленно раскручивать кожаный ремень.
Олиний молчал. Прикрыв рукой глаза от солнца, он долго разглядывал облака и канюка, парившего на раскинутых крыльях в потоках теплого воздуха. Держа камень в руке, Тарквиний терпеливо наблюдал за стариком. С тех пор как несколько лет назад прорицатель взял его в ученики, молодой этруск научился обращать внимание на все, что тот говорил и делал.
Наконец Олиний пожал костлявыми плечами под грубым шерстяным плащом:
– Сегодня не самый лучший день для убийства священной птицы.
– Почему же? Что нынче за день? – Тарквиний со вздохом опустил пращу.
– Валяй, мальчик. – Улыбка Олиния привела Тарквиния в бешенство. – Поступай как знаешь. – Он указал рукой в сторону ворона. – Это твой путь, и только твой.
– Я не мальчик. – Тарквиний нахмурился и выкинул камушек. – Мне двадцать пять!
Он нахмурился было, затем пронзительно свистнул и взмахнул рукой. Лежавший рядом с ним черно-белый пес сорвался с места и, описывая широкую дугу, побежал вверх по крутому склону в сторону кучки овец и коз, щипавших в отдалении короткую траву. Животные заметили его и стали взбираться еще выше по склону.
Ворон закончил трапезу и сорвался с места, громко хлопая крыльями.
Тарквиний злобно проводил его глазами:
– Вот проклятая птица! Почему ее нельзя убить?
– Под нашими ногами то, что осталось от храма Тинии – могущественнейшего из наших богов… – Для пущего эффекта Олиний сделал паузу.
Тарквиний глянул под ноги и заметил красную глиняную плитку, выступавшую из земли.
– И канюков над нами ровно двенадцать.
Глаза Тарквиния обшарили небо, пересчитывая птиц.
– Почему ты всегда говоришь загадками?
Олиний постучал по расколотой плите своим литуусом – коротким посохом, загнутым на конце.
– Сегодня такое случается уже не впервые.
– Я знаю, что двенадцать для нашего народа – священное число, – сказал Тарквиний, глядя на пса, послушно сгонявшего стадо в их сторону, – но при чем здесь ворон?
– За это утро ягненок был двенадцатым.
Тарквиний быстро подсчитал в уме.
– Но ведь про того, что в канаве, я тебе не говорил, – удивленно заметил он.
– И ворону захотелось поесть как раз на том месте, где раньше приносились жертвы, – загадочно добавил гару́спик[1]. – Лучше оставить его в покое, не находишь?
Тарквиний помрачнел, расстроенный тем, что не смог первым заметить канюков и связать их количество с этим местом. Он был слишком занят мыслями о волках, убивавших скотину.
Пора было идти на охоту, завалить нескольких из них. Руф Целий, его строгий и очень вспыльчивый хозяин, терпел эти экскурсии лишь потому, что мог потом расспросить Тарквиния об Олинии и своих стадах. Вряд ли аристократа
