к у меня с собой не было.
– Вот тут распишитесь, – я пододвинула карточку к посетителю. Небрежно черканув ручкой по бумаге, он собрал свои книги и вышел, громко хлопнув тяжелой дверью.
Я с облегчением откинулась на спинку кресла. Свою работу, на самом–то деле, я обожала, но сегодня улыбаться и разговаривать с посетителями не было сил. Впрочем, этот мужчина, что сейчас взял книги для некой Марии Лубкиной, тоже не выглядел приветливым.
Со стоном потянувшись, я пододвинула к себе стопку сданных книг, и принялась рассматривать их, чтобы потом распределить по полкам. Так, любовный роман, еще один любовный роман, а это что?
Я нахмурилась, глядя на книгу в своих руках. И задумчиво повертела ее – сборник кулинарных рецептов. Смутило меня, конечно же, не это, а отсутствие специального вкладыша на обложке книги, где должен располагаться номер и дата выдачи и сдачи в библиотеку.
Недоуменно пожав плечами, я полезла в картотеку. Спустя час выяснилось, что такой книги у нас никогда не было, следовательно, тот молодой человек по ошибке притащил вместе с библиотечными книгами свою собственную.
Решив при встрече вернуть находку, я лениво пролистала книгу, разглядывая картинки с аппетитно нарисованными блюдами, и заметила на одной из них маленький листочек с текстом, приклеенный к странице при помощи клея.
– Варварство, – вслух сказала я, и поморщилась – получилось уж больно громко, и голова заболела сильнее. Потерев переносицу, я нашарила лежащие на столе очки и с интересом принялась читать текст. Может, исправление рецепта или любовная записочка?…
Это не было ни инструкцией к рецепту, ни любовной запиской. На белом прямоугольнике неровным почерком было написано следующее:
«Прошу, помогите. Меня держат в заложниках, издеваются и бьют. Пожалуйста, отнесите эту записку в полицию».
Я моргнула, еще раз перечитала текст, и дрожащими руками отложила книгу в сторону. Это, что шутка какая–то? Кто–то очень остроумно решил посмеяться над другими читателями? Или кому–то и в самом деле требуется помощь?
До окончания рабочего дня я взволнованно мерила шагами читальный зал, постоянно оборачиваясь на книгу. Что, если это не шутка, а крик отчаяния? Вдруг кого–то действительно удерживают насильно, и этот кто–то придумал запихнуть записку в книгу, которая должна привлечь внимание библиотекаря, ведь она не числится в базе?
Но с другой стороны, почему текст такой короткий и странный? Если бы меня удерживали в плену, то я бы точно написала хотя бы собственное имя – Алиса Шумова. И личность того, кто меня похитил, если она, конечно, мне известна.
Получается, неизвестный не знает, кто его схватил? Но свое имя–то он должен помнить. И, если похищенному приносят книги, значит, относятся к нему хорошо. Было бы странным бить человека и одновременно заботиться о том, чтобы у него было свежее чтиво.
Стало понятно, что ничего не понятно. Покрутившись еще разок вокруг столов, я вернулась на свое место, чтобы посмотреть информацию о читателе. Так, Мария Лубкина, год рождения… Ага, ей недавно исполнилось девятнадцать лет. Проживает по адресу, номер мобильного телефона…
Поколебавшись, я схватилась за свой смартфон и набрала цифры, указанные в карточке. Механический голос равнодушно произнес:
«Абонент находится вне зоны доступа или выключен. Пожалуйста, попробуйте позвонить позднее…».
Чем больше я размышляла о записке, тем большую тревогу она у меня вызывала. Разумеется, это всего лишь глупая шутка, не более…
Тогда почему Мария Лубкина сама не приходит за книгами? В нашей библиотеке разрешалось забирать и сдавать книги другому лицу, ничего страшного в этом не было. Внуки приходили за журналами для своих бабушек, дочки носили любовные романы своим матерям, мужчины набирали книжек для детей…
В волнении я схватилась за карандаш. Марию Лубкину я помнила смутно – вроде бы светловолосая молодая девчонка, часто являлась и набирала много книжек про любовь. Где–то месяца три назад она перестала показываться, и я о ней благополучно забыла. Книги она сдала, поэтому вопросов к ней не было. А недели четыре назад впервые пришел этот парень, набрал новых романов на ее имя, и ушел. Потом, дней через шесть, вернулся, и ситуация повторилась…
И вот сейчас я тупо таращилась на записку с просьбой о помощи. И что делать? Забыть об этом, притворившись, что ничего не было? В конце концов, записку мог вклеить кто–то другой, не обязательно Мария Лубкина.
Через минуту стало понятно – забыть об этом не даст совесть. Взглянув на часы, я принялась собираться домой, предварительно запихнув книгу с запиской в сумку. На улице уже стемнело, уличные фонари мягко сияли желтоватым светом, с неба по–прежнему шел то ли снег, то ли дождь.
Натянув куртку, я замоталась шарфом и, заперев
