настолько, чтобы они убедили генерала Апраксина не действовать так быстро, как приказывала императрица. Эти интриги велись на глазах императрицы; но так как ее здоровье было тогда очень плохо, она только о нем и думала, между тем как весь двор поддавался желаниям великого князя и в особенности великой княгини, вовлеченной в дело ловкостью Вильямса и английскими деньгами, которые этот посол передавал ей через посредство Бернарди, своего ювелира… признавшегося во всем. Великая княгиня имела неосторожность, чтобы не сказать смелость, написать генералу Апраксину письмо, в котором освобождала его от данной ей клятвы удерживать армию и разрешала ему привести ее в действие. Г. Бестужев показал однажды письмо в оригинале г. Бюкову, уполномоченному императрицы-королевы, приехавшему в Петербург с целью поторопить операции русской армии; тогда тот почел своим долгом доложить об этом графу Воронцову, камергеру Шувалову и графу Эстергази. Это был первый шаг, повлекший за собой падение г. Бестужева».
В настоящее время почти достоверно известно, что, хотя поведение Екатерины и канцлера было довольно двусмысленно в этом деле, все же они оба ни при чем в отступлении армии, находившейся под командой фельдмаршала Апраксина. Екатерина сама постаралась обелить себя и своего предполагаемого сообщника, освободить от всяких подозрений касательно этого дела, и она сделала это, когда признание не стало для нее слишком тяжким. Движение, предписанное русской армии после победы под Гросс-Егерсдорфом, исходило от трех военных советов, собравшихся 27 августа, 13 и 28 сентября. Генерал Фермор, преемник Апраксина, принимал участие в этих советах и стоял за отступление. Армия умирала с голоду, и Апраксин предвидел, что иначе и быть не могло. Сторонники союза с Австрией требовали движения вперед, не подумав о снабжении армии продовольствием. Лица, окружавшие Елизавету, также кричали: «В Берлин! В Берлин!» Таким образом, фельдмаршалом пожертвовали в угоду австро-французской партии. Что касается Бестужева, падение его давно решено, и опала Апраксина послужила лишь поводом к его ускорению. Враги канцлера проведали о проекте, составленном канцлером, привлечь Екатерину к участию в управлении империей. Они внушили Елизавете, что в бумагах Бестужева найдутся документы, касающиеся безопасности ее короны. Это склонило ее на окончательное решение.
Можно представить ужас Екатерины, когда она узнала о произошедшем. Не объявят ли ее сообщницей падшего министра, находящегося перед лицом обвинения в государственной измене? Ее письма к Апраксину ничего не значили. Но знаменитый проект, сообщенный ей! Чем грозит он ей? Тюрьмой, может быть, пыткой, а впоследствии страшной опалой? Монастырем?.. Возвращением в Германию? Кто знает, может быть, даже Сибирью?.. Дрожь пробежала по телу. Так вот чем кончаются ее мечты и надежды!
Однако она быстро взяла себя в руки. В эту трагическую минуту мы видим ее одним великолепным, смелым прыжком взлетевшей на высоту своей будущей судьбы,
