/p>
когда повеяло полынью
от слов моих,
ключей гортанные напевы
сковали руки,
и вороньё шарахнулось,
роняя перья,
в придуманный мой снег,
в садах ухоженных
согбенная старуха
покорно убирала сорняки
с колючими засохшими цветами,
новорождённые смотрели из окна,
умершие с улыбкой наблюдали
тут – рядом, стоя за её плечом,
дыханье холода щеки едва касалось,
повсюду высота без основанья,
и много-много незнакомых птиц,
средь них одна – из радуг оперенье,
блестели разноцветные глаза,
но крылья связаны,
и лента чёрная от неба и до неба…
везли её на рынок,
продадут – еды накупят, станут поминать,
кровь разольют её по чистым рюмкам,
и станут говорить....
молчали б лучше…
о ней
двор, песочницы пятнами, перекошены рты,
меж лопаток лопатками врежет память, на ТЫ
разговоры с нездешними всё больней и больней,
под снегами подснежники всё о ней да о ней,
там мосты поминальные, там платков вороньё,
за закрытыми ставнями сиротеет моё
одиночество детское, в косах с белым бантом,
спит за старыми креслами, притворяясь котом,
тапок грёзы балетные, пачки жёлтых листков,
бед белёсых победами по стене кровосток,
не достроены ждущие пирамидки столбцов,
печки жерло орущее, синяки до рубцов,
мокрых листьев смородины стук тревожный в окно,
в горсти родины – родинок горьких ягод полно,
по губам крошки пряные недосказанных слов,
и рябины, как пьяные, на обочинах снов,
до крови по наитию рвётся небо в рассвет,
в дверь опасною бритвою ночь стучится – привет!
за разбитыми стёклами одиночеств семья -
имя мамино стёртое, нерождённая я.
золушка
заполошное лето, сбежавшее впопыхах,
на ступеньках сезонных хрустальные скинув росы,
обжигающим светом у осени на руках
конопляников вздорных охапки забыло, в косы
заплетало огонь и осиновую листву,
наследило повсюду, роняя ромашек банты,
сиротливых тихонь-васильков – в жертву пашен бранных,
и в глазах незабудок последнюю синеву
воровато черпнув, расплескало смешным дождём,
словно вздорный ребёнок наскучившие игрушки,
подбирало на слух звуки, пробуя на излом
листопад обречённый, не нужный и простодушный,
ну, куда ты бежишь? раздеваешься на ходу,
постаревшие снасти, поверь мне, не виноваты,
повзрослевший малыш, заигравшийся в чехарду,
не заметил, что счастье набито клочками ваты.
за поворотом
за поворотом – шум, тоска, толпа,
машины, перегары выхлопные,
в витрине – отражение столба
на остановке, взгляды-чаевые
на блюдцах глаз, продрогшие слова,
торчащие из курток манекены,
собора золотая голова
да улиц кровеносная система
гоняет суету туда-сюда,
мерцательная окон аритмия,
постылых луж тягучая слюда,
и город этот, как огромный чирей,
всё больше, всё нарывней, всё больней,
надорванная кожица прозрачна,
обломанные ветки в журавлей
нацелены, и словно псы подачки,
трамваев ждут на лавках с козырьком
изношенные ноги и ботинки,
по трубам водосточным кувырком
несутся заморозков первые слезинки…
всё это там – за поворотом, здесь -
такая тишина, что стынет в сердце
змеи гремучей огненная смесь,
такие память выдаёт коленца,
так тарахтит заглушенный мотор
на холостых свободы оборотах,
что хочется рассматривать в упор
все пугала в пропащих огородах.
