чайный сервиз из восьми изделий, каждое из которых было расписано изображениями с подробностями открытий англичанина.
В самом конце ужина, как раз когда алкогольные пары начали вызывать оцепенение и головную боль, встал сам сэр Уильям. Толпа снова поднялась и громко закричала. У Перкина был глубокий чистый голос, и он много моргал, возможно, из скромности и застенчивости. Те, кто сидел рядом с ним за столом, заметили, что он вообще не пил: ученый вел трезвый образ жизни уже много лет. В руке Перкин держал лист с речью, которую написал на борту «Умбрии», но его первыми словами стали импровизированные благодарности. Собравшиеся поблагодарили его, и поэтому он должен поблагодарить их, и так они могли бы продолжать до утра. Прошло двадцать четыре года с тех пор, как он в последний раз был в Нью-Йорке, и в ту поездку ему показалось, что его знает намного меньше людей. Но теперь все это было великой честью: библиотека, медаль, чайный сервиз. «С вами я не чувствую себя неловко, – сказал Перкин, – и возможно, вам интересно узнать о моей юности и о том, как я стал химиком».
Он говорил десять минут о своей учебе и великом открытии, и о том, как трудно было убедить других в том, что он обнаружил что-то стоящее. И все же, сказал Перкин, даже он мечтать не мог, что его работа будет настолько значительна. Все-таки ему было всего лишь восемнадцать. Кто еще мог представить, что грязная вязкая каменноугольная смола может содержать все это? И ему повезло, потому что его великое открытие произошло по чистой случайности и искал он вовсе не это.
Когда он сел, поднялся шум. Снова тосты. Вздохи, когда встали другие. Доктор Николас Баллер, президент Колумбийского университета, объявил, что демократия зависит от научных открытий. «Этому веку нужен человек, обладающий знаниями. Нация будет развиваться, следуя советам знающих людей. Гостем вечера является как раз такой человек».
Доктор Айра Ремсен заявил: он понимает, что уже становится поздно, но уж точно есть время на еще одну песню «Блаженны узы, связывающие нас»[7]. Это, по его словам, была подходящая песня. «Каламбур».
После этого выдающиеся химики сели по каретам и поехали домой или в отели Манхэттена и, возможно, рассказали своим супругам, что это был исторический вечер. А какими были блюда! Потом все они сделали одно и то же. В их приглашении на этот юбилей говорилось о дресс-коде, но с подвохом. Их костюм должен был быть черным, а галстуки-бабочки – другого цвета, в честь краски, с которой для Перкина все началось. Цвета, который смог изменить мир.
За две недели до этого события, каждый из гостей получил коричневый конверт с новым галстуком, окрашенным по случаю французской фирмой St. Denis Dyestuff and Chemical Company. Этот цвет часто называли оттенком фиолетового, но в этот вечер его точный тон перепутать было нельзя.
На банкет все гости надели галстуки такого цвета, и теперь, далеко за полночь, они сняли их и, возможно, сделали в уме пометку сохранить бабочки как идеальный сувенир с того знаменитого
Blessed be the tie that binds (англ.).
