обходимым хламом и едем на побережье. После того как шесть человек заталкивают в салон самое необходимое, папа говорит, что в окно теперь ничего не видно, а в машине не осталось места для нас, и потому половина вещей выгружается, но это не спасает положение; что же касается меня, то дело обычно кончается тем, что я восседаю на теннисной ракетке или на мешке с обувью. Когда мы наконец отправляемся, настроение у всех испорчено.
Эта поездка – истинный кошмар, полный толчков, споров и маминых заявлений о том, что если мы не успокоимся, то у нее случится инфаркт, и каждый год папа сворачивает на обочину и говорит, что будет просто стоять до тех пор, пока все, к чертовой матери, не заткнутся.
Мы ездим на побережье с самого нашего рождения, а в теории такая жизнь существовала и до того: папа приезжал сюда еще ребенком, а мама – с тех пор, как повстречала папу и родила нас четверых.
Поездка занимает несколько часов, но в конце концов мы съезжаем с шоссе, и наше настроение меняется. Хорошо знакомый маршрут проделывает что-то такое с нашими мозгами, и мы начинаем повизгивать про себя, как приближающиеся к парку собаки. До дома остается ровно полчаса езды, и мы прекрасно знаем здешний пейзаж, каждый его дюйм. Мы соревнуемся, кто увидит больше лошадей и оленей или первым заметит сову, сидящую на заборе, или скачущего по дороге зайца Гарри. Гарри часто выбегает на середину дороги в день нашего прибытия, а также и в день отъезда, и это служит неопровержимым доказательством того, что наш мир – изощренная компьютерная симуляция.
Ничто не может сравниться с нашим приездом сюда. Папа заруливает на заросшую травой подъездную дорожку, мы выскакиваем из машины, кричим и мчимся к дому, пахнущему старой обивкой, солью и затхлостью – до тех пор, пока мы не открываем все окна и не позволяем морскому ветру ворваться внутрь.
Первый разговор всегда одинаков:
МАМА (мечтательно): Как же я скучала по этому месту.
ДЕТИ: И мы тоже!
ПАПА: Если бы только оно было немного ближе.
ДЕТИ: И здесь было бы отопление.
МАМА (твердо): Ну, оно далеко. И отопления нет. Так что нечего мечтать попусту.
И никто не удосуживается сказать, что именно она каждый раз затевает этот разговор.
Мама уже взяла совок для мусора и сметает мух с подоконников, а папа тем временем достает продукты и заваривает чай. Я бегу наверх, открываю ящик под кроватью и беру из него выцветшую прошлогоднюю майку. Она пахнет старым домом и берегом моря, и теперь так пахну и я.
Алекс проверяет со своего ноутбука камеры в домиках для летучих мышей, а Тамсин невероятно быстро распаковывает вещи – ведь мама говорит, что она не увидит свою лошадь до тех пор, пока все не разложит по местам. Лошадь ей не принадлежит, но она арендует ее на лето и готова спасти из огня прежде, чем любого из нас.
Мэтти, недавно выросшая из плоскогрудой девочки со слишком крупными чертами лица в шестнадцатилетнюю секс-богиню, переоделась в сарафан и резиновые сапоги и бродит по берегу, потому что воспринимает свою жизнь как один большой пост в Инстаграме. Она воображает, будто выглядит романтично и великолепно, и, к несчастью, это действительно так.
Раздается громкий шум, когда Малколм и Хоуп спускаются вниз, радуясь нашему прибытию на побережье. Гомез, очень большой, мрачный бассет-хаунд Мэла, лает во всю силу своих легких. Его нельзя винить в этом, потому что он знает – Тамсин и Алекс зацелуют его до полусмерти.
Мэл берет две бутылки холодного белого вина, и пока все обнимаются и целуются, папа бормочет:
– Давно пора. – Он бросает чай и идет на поиски штопора. Тэм устремляется к Мэлу, и он кружит ее так, словно она все еще маленькая девочка.
Хоуп заставляет нас встать по возрасту: я, Мэтти, Тамсин и Алекс. Потом делает шаг назад, любуется нами и говорит, что мы очень выросли и выглядим прекрасно, хотя имеет в виду в основном Мэтти. Меня из вежливости хвалят заодно с ней, и я привыкла к этому. Тэм фыркает и нарушает стройность рядов, за ней то же делает и Алекс. Не то чтобы мы не видели Мэла и Хоуп в Лондоне, но там это удается только между школой и работой, а поскольку мы живем в совершенно разных районах города, то встречаемся гораздо реже, чем вы можете подумать.
– Ужин подадим, когда вы будете готовы, – говорит Хоуп.
Папа протирает винные бокалы бумажным полотенцем, наполняет их и протягивает тем, кто старше восемнадцати, а Мэтти, Тамсин и мне достаются уменьшенные порции. Алекс появляется вновь и набрасывается на бокал Хоуп, как крысиная змея, когда та ставит его на стол, чтобы помочь маме с чемоданом. Он приканчивает вино в два глотка и вновь исчезает. Хоуп хмуро смотрит на пустой бокал, но папа снова наполняет его.
Все улыбаются, смеются и излучают оптимизм. В этом году все будет лучше, чем всегда, – и погода будет лучше, и еда, и развлечения.
