на изнанку вывернул и сам потом чуть себя не прикончил, жалеючи, но ничего поделать с тем, что вскипело и поднялось внутри, не мог.
Странная штука – память. Я весьма смутно помнил ту, что стала моей первой женщиной в том самом, физиологическом смысле этого слова, но не забыл ни единой детали о том дне, когда влюбился в Светочку. Не с первого взгляда, нет, хотя не сказать, что не замечал ее до этого – ее просто невозможно было не заметить или не услышать. Хотя парни в том моем возрасте в принципе не могут не замечать любую сколько-нибудь привлекательную женскую особь…
Шестнадцатое марта, урок английского языка, нахальное солнце прорвалось в окна сообщить, что вот она уже – весна, и в классе стало душновато. Светлана Николаевна встала на цыпочки и потянулась к форточке, чтобы впустить немного свежести, и вдруг на какую-то секунду будто осталась обнаженной. Ее одежда словно испарилась, сворованная бесстыдными лучами светила, и высветились очертания ее гибкого стройного тела. Я воздухом подавился и покрылся испариной, глазам своим не веря. Да охренеть, быть такого не может! Куда я смотрел до этого? В глаза, млин? Как можно было не заметить такое? И мгновением позже осознал, что увидел-то все не только я, и впервые в жизни познал, что такое ревность. И все за какую-то минуту. Не может быть? Нельзя влюбиться, только узнав, как предположительно выглядит девушка обнаженной, и это просто была похоть? Если и так, то, выходит, я патологически похотливая скотина и другого к женщинам в принципе не способен испытывать, потому как с того времени не случалось в моей жизни чувств сильнее и переживаний ярче.
Тогда-то и началось мое помешательство. Не мог я больше сидеть на уроках Светланы Николаевны и не видеть того, как облегала простенькая блузка окружность ее груди, когда она поднимала руку, указывая что-то на доске, или склонялась взглянуть в чью-то тетрадь. Не замечать изгиб бедра, которым она опиралась на край стола или подоконник, увлеченно что-то объясняя. Ловил, как голодный, ее улыбки, даже если они были совсем и не мне. Пересчитал все едва заметные веснушки, с ума сходил от того, как только она умела поднимать глаза, когда о чем-то задумывалась: так невыносимо медленно и томно, при этом явно совсем не нарочно, будто и понятия не имея, что это секундное движение ресниц способно вызвать у парня железобетонный стояк. Да, для меня он тогда стал мучением непреходящим, когда я хоть краем глаза ловил ее силуэт в школьном коридоре. И, повторюсь, не замечать ее было просто нереально: хохотушка, чей звонкий смех слышался мне повсюду – от учительской до столовой, ведущая всех школьных вечеров, участница постоянных смотров самодеятельных, где она вечно кому-то то помогала: то что-то советовала, то руководила, то наравне со старшеклассницами скакала… А меня она в упор не видела, не больше чем любого другого ученика в школе. Улыбалась искренне, но безмятежно, не выделяя из толпы, с воодушевлением хвалила – как первоклашку – за правильные ответы этим тянущим мои нервы голосом, который давно уже шептал в моих снах
