но также как следствие первого – манию показной роскоши и зажиточной домашней жизни.
Увы! Иногда достаточно озаботиться хорошим обедом, дамской шляпкой с перьями или красивым ковром, который поразит всех гостей, я говорю, иногда достаточно иметь заботы такого рода, чтобы заставить итальянского политика отклониться от его бескорыстного курса или отбросить программу героизма и жертвы.
Недавно мы с огромной болью наблюдали, как люди с самыми высокими и неистовыми идеалами оказались настолько подвержены этой расслабляющей атмосфере супружеского спокойствия, что полностью отказывались от любой смелой директивы. Всё ради того, чтобы скептически углубиться в своё удобное кресло, как самые культурные, со слишком любимыми и бесполезными друзьями-книгами, и принять наше восторженное вторжение с улыбкой самой лёгкой и обескураживающей разрушительной иронии.
Эта лёгкая, обескураживающая и разрушительная ирония – вот четвёртый, серьёзный и глубокий итальянский порок, который порождает разрушительное отвращение ко всему новому, противоположное любой смелости, любому возбуждающему здоровому оптимизму. Вот трагический и весёлый яд, который отравляет, к сожалению, лучшую часть Италии, прежде всего южные народы, наиболее одарённые конструктивным воображением и гениальным предвидением.
Эта ирония, происходящая из эпикурейства, каустического духа и легкомыслия, is лет назад на закате цвета кузнечного горна перед монументальным кладбищем Милана глупо ритмизировала радостным ритмом веселья и танца возвращение революционной левой массы, сопровождавшей гроб рабочего, убитого войсками в серьёзном конфликте11.
Я также следовал в этой чёрной человеческой волне, пенной от мертвенно-бледных лиц, над которой как траурная лодка подпрыгивал гроб, казавшийся странно длинноногим в руках согбенных носильщиков.
Выше развевались красные флаги в пылком движении и дыхании стольких же огромных мехов.
Пламя факелов, как тряпки кровоточащей нищеты; ораторы-реформисты, склонённые с гарпуном, чтобы проткнуть липкого спрута компромисса; речи тошнотворной умеренности, способные заставить упасть с неба звёзды – со скуки, а луну – от отвращения, как блестящий плевок!
Безобразие! Мы были отягчены потопом отцовских глупых советов, и было вполне справедливо, что после подобной непристойной комедии толпа в ритме танца и с пением гимна рабочим возвратилась в город к ужину, чтобы сопроводить второй гроб – уже не убитого рабочего, но Революции!
Ирония! Ирония! Старая итальянская ирония!.. Вот наш враг, которого нужно уничтожить, растоптать силой энтузиазма, силой отваги, силой оптимизма, хотя бы и искусственного!
Рабочие! Остерегайтесь скептической и эгоистичной иронии, которая разжижает сердце в день праведного мятежа и создаёт в вас позорный феномен – панику звука!
Сколько раз за десять лет жизни в Милане, которые я провёл, изучая ежедневные
