сказала Поля, подумав. – По вам ведь ничего не скажешь. Эрмитаж там, белые ночи, в Летний сад, блядь, гулять водил, характер нордический, а как отъебучите что-нибудь, так пиздец с рогами. Паровоз – Сайгон – Этажерка. А дальше куда? Или теперь все – плющиться в порфироносной?
И хотя еще минуту назад ответа Митя не знал и сам, при такой постановке вопроса ответ пришел сразу же.
– А потом дорога, – довольно сказал он, чуть улыбаясь.
– А как же столица? – ехидно спросила Поля. – Все-таки в город приехал, а?
– Из города я как раз уехал, – ответил он, – а приехал в комплекс сросшихся деревень.
– Тяжелая вещь бодун, – с показным состраданием вздохнула Поля. – Ебет во все дыры, как Иван Сусанин. Пиздец просто.
– Кстати, о пионерах. – вдруг сказал Митя, – А вот, скажем, хоть одно предложение без матюков ты можешь произнести? Или почетного титула московской гуманитарной интеллигентки тебя сразу же лишат? Да еще и из тусовки попрут на хер? Или из Иняза? Ну попробуй хоть раз в жизни. Запрем все двери и окна. Шторы опустим. Никому не скажу. Обещаю.
– Ладно, квиты, – ответила Поля, тоже заулыбалась и замолчала. На этот раз надолго.
Митя допивал кофе; казалось, что остатки отходняка ушли совсем, а в гостиной ждали переплеты знакомых книг. Во всех интеллигентных домах были одни и те же знакомые книги. «Ты знаешь, сколько в Штатах книг, которые у нас надо месяцами искать по спецхранам?» – как-то сказал папа дяде Валере. «Только их никто не читает, – ответил дядя Валера. – Ни их, ни другие. Когда книги перестанут быть общими, их и у нас перестанут читать». – «Это ты для политинформации прибереги, – недовольно ответил папа. – Капитализм, в отличие от развитого социализма, очень рациональная система устройства общества. Никто бы не стал хранить в библиотеках книги, которые никто не читает. Их бы начали выбрасывать». – «Ну и начнут, – не унимался дядя Валера. – Сделают автостоянку. И дома всем неожиданно начнет не хватать места. Еще вспомнишь мои слова». Но пока перед Митей сидела светлая, как оказалось, не так уж и сильно повзрослевшая, до раздражения ехидная Поля, а за стеной ждали мягкая домашняя кровать и знакомые книги до потолка.
Уже прижавшись к подушке, но от переутомления продолжая скользить по поверхности полусна, Митя услышал, как Поля тихо колбасится где-то за стенкой. Было похоже, что ее день в самом разгаре и что для нее это было вполне естественным графиком. «То ли Иняз не требовал ранних подъемов, – с легкой завистью подумал он, все же засыпая, – то ли она на них старательно била болт». Проснувшись утром, взглянув на загоревшееся голубым высокое московское небо, Митя постарался ее не разбудить и отправился гулять по знакомой, но неожиданно и не вполне знакомой квартире. Сначала он собирался просто найти в гостиной какую-нибудь книгу и забраться с ней назад в кровать, но его взгляд зацепился за сияющее синее небо. Митя задернул тюль. «А еще странные у них в Москве рамы, – подумал он. – Не золоченые дореволюционные, вроде тех, которые не сожгли
