сэр, под брамселями.
– Каким курсом он идет?
– Держит круто к ветру, сэр. На этом курсе он сможет войти в залив.
– Кхе-хм, – сказал Хорнблауэр и снова ушел вниз.
Часа четыре по меньшей мере, прежде чем «Нативидад» войдет в залив и можно будет действовать. Хорнблауэр, ссутулясь, заходил по крошечной каюте и тут же яростно себя одернул. Хладнокровный капитан его мечты ни за что не довел бы себя до такого исступления, пусть даже четыре часа спустя утвердится или рухнет его профессиональная репутация. Надо показать всему кораблю, что и он может стойко сносить неопределенность.
– Позовите Полвила, – бросил он, выходя из-за занавеса и обращаясь к стоящим у пушки матросам. Когда Полвил появился, он продолжал: – Передайте мистеру Бушу мои приветствия и скажите: если он может отпустить мистера Гэлбрейта, мистера Клэя и мистера Сэвиджа, я был бы рад поужинать с ними и сыграть партию в вист.
Гэлбрейт тоже нервничал. Мало того что он ждал боя, над ним все еще висел обещанный выговор за дневную стычку. Он теребил сухощавые шотландские руки, скуластое лицо пылало. Оба мичмана были смущены и ерзали на стульях.
Хорнблауэр настроился изображать радушного хозяина, в то время как каждое произносимое слово должно было укреплять его славу человека абсолютно невозмутимого. Он извинился за скудный ужин – при подготовке к бою тушили все огни и вследствие этого еду подавали холодной. Однако вид холодных жареных цыплят, жареной свинины, золотых маисовых пирогов и фруктов разбудил в шестнадцатилетнем мистере Сэвидже здоровый мальчишеский аппетит и заставил его позабыть смущение.
– Это получше, чем крысы, – сказал он, потирая руки.
– Крысы? – переспросил Хорнблауэр рассеянно. Как ни старался он выглядеть внимательным, мысли его были на палубе, не в каюте.
– Да, сэр. В последние месяцы плавания крысы сделались излюбленным блюдом мичманской каюты.
– Именно, – подхватил Клэй. Он отрезал солидный ломоть поджаристой свинины и вдобавок положил себе на тарелку половину жареного цыпленка. – Я платил этому плуту Бэйли по три пенса за отборную крысу.
Хорнблауэр отчаянным усилием оторвал мысли от приближающегося «Нативидада» и перенесся в прошлое, когда сам был полуголодным мичманом, снедаемым тоской по дому и морской болезнью. Его старшие товарищи за милую душу уплетали крыс, приговаривая, что откормленная крыса куда вкуснее соленой говядины, два года простоявшей в бочке. Сам Хорнблауэр так и не преодолел отвращения, но не собирался сейчас в этом признаваться.
– Три пенса за крысу немного дороговато, – сказал он. – Не припомню, чтобы в бытность свою мичманом платил столько.
– Как, сэр, вы тоже ели крыс? – спросил изумленный Сэвидж.
В ответ на прямой вопрос Хорнблауэру оставалось только солгать.
– Конечно, – сказал он. – Мичманские каюты мало изменились за двадцать лет. Я всегда считал, что крыса, отъевшаяся в хлебном ларе, сделала бы честь королевскому, не то что мичманскому
