было, а это время и не малое. 4 золотых.
– Тоже верно, нужно время. Но она за месяц мне бы в клювике те 4 монеты натаскала по крошечкам и зернышкам. 15-ть!
Старшого наш диалог явно развлекал. Он торговался не за деньги, а за интерес. Я повышал по монете, он падал сразу на пять золотых.
– Натаскала бы, если фарт бы ей был, да стражники слепые и рукожопые. А коли глазастые да умелые? Повязали, пришлось бы выкупать девчуху, в противном случае потерял бы лицо среди братвы. А это уже не те расходы, что компенсацией просишь. 5 монет.
Старшой засмеялся. Протянул мне руку:
– Согласен, по рукам. – Он отдернул кисть, которую я уже намеревался пожать. Я сделал финт рукой, изображая полет истребителя, типа и сам не готов еще ударять по пятаку. – И еще одну небольшую услугу сверху. Сам видишь, деньги мне не особо нужны, на вшивость проверял. Вижу надо свою маляву писать, что не такой уж ты и беспредельщик. Мне ваши терки с Папаней и его братвой до уличного светильника. А что мы поладили, это обнадеживает. Значит, в путные руки ученица уходит. Хоть и не родная она мне, но все же наша.
– По рукам ударим, если запрос на услугу приемлем будет – без уголовки.
– Да какая уголовка? С этими делами найдем кому справится и среди своих. А у меня к тебе просьба будет простенькая – доставить письмецо матери. Ты скоро из Города уйдешь, знаю. Может и мать мою встретишь. В письмеце все прилично. Мол, жив-здоров, чего и матушке желаю. Типа, помню ее, уважаю, ценю и все дела. Можешь прочесть сам, перед тем, как запечатаю. – и Старшой потряс передо мной вытащенным из-за пазухи листом.
– Это сделаю, но встречу ли я твою родительницу? Еще не факт.
– Ну коль не встретишь – не судьба значит. – Старшой протянул мне руку, я ответил рукопожатием. Затем протянул ему 5 золотых. Он их взял и.… вернул. – Это ученице на одежку. Мы тоже с понятиями и с сердцем в груди.
После чего повернулся и исчез в подворотне. Словно темная молния сверкнула, и его уже нет. А я продолжил путь.
Квартал хлебопашцев находился рядом с воротами. Каждое утро работники сельхоз труда отправлялись на поля, чтобы к вечеру вернуться домой уставшими. Но сам процесс выглядел завораживающим из-за своего сюрреализма. В реальности люди пашут поле, затем выходят сеялки или, что там еще. Потом, через положенное время появляются ростки, всходы и так далее. Здесь все, как с книгой Валькиной. Вышли люди, впряглись лошади, изобразили пахоту. Все. А потом, бац, а поле уже готово. Затем выходят другие помахать руками, типа сеятели. Пара минут возле обочины, а типа посеяли. И так далее. На каждый процесс уходит свое время. На пахоту минут 30, на рост пшеницы около 40-ка. Точно не могу сказать, это засекать надо, а оно мне надо? (Я прямо маэстро тавтологии становлюсь). Дальше пшеница зреет, то есть меняет цвет с зеленого на желтый. А это уже неделя. Но неписи все равно ходят на работу и что-то копошатся рядом, пока вызревает урожай. И вот эту культуру, кто-то ночью стал «шевелить». Ну помните, как у Ершова: «Кто-то в поле стал ходить и пшеницу шевелить».
