задыхалась, потому что мир все сильнее заволакивало раскаленным душным туманом, Таньке хотелось перепиха с каждой секундой все острей, все нестерпимей.
– Я тебе говорил, отвечай? – Егор рычал, негромко, но все равно было страшно.
– Да-да, – едва помня себя, взвыла Танька.
– Тогда какого ж хрена…
– Прости, прости, само вырвалось, – взмолилась Танька, пока мысли, закипая в голодной раздроченной жажде начинали бурлить, заполняя голову невыносимым шумом, – пожалуйста, прости…
– Не-е-ет, – беспощадно выдохнул он, толкаясь своими потрясающими пальцами в ее девичью щель. Раз, другой, третий. Боже. Тело хотело этого. Тело хотело Егора, прямо сейчас, не особо задумываясь о происходящем, о расписании, да что там – даже о том, что за дверью в коридоре так-то, наверняка, бегают студенты и преподаватели, и их кто-то может услышать. Танька со стыдом поняла, что сама насаживается на его пальцы, скуля от удовольствия. Ей хотелось больше, гораздо больше…
– Ага, размечталась, дрянь, – яростно прошипел Егор, будто слыша её мысли, отшатнулся, – может, ты еще и кончить хочешь?
Рука, творившая немыслимое непотребство у Таньки в трусах, рука, которая по качеству удовлетворения могла задать планку некоторым членам, исчезла, и яростное неудовлетворенное разочарование практически швырнуло Таньку носом в землю.
Он не дал ей кончить. Выкрутил всю душу, перевозбудил за чертову пару минут и не дал… Наказал. Раздери весь мир ядерным напалмом.
– Нет, пожалуйста, Егор, – у Таньки от обиды аж слезы на глазах выступили, – пожалуйста, закончи. Умоляю. Я не смогу нормально пойти на лабораторную.
– Твоя проблема, – процедил Васнецов, встряхивая рукой, будто она у него горела, – это наказание. Не можешь вытерпеть – иди трахнись об Лазаря. О нас можешь забыть, в принципе.
– Я не хочу его, – выдохнула Танька, – только тебя. Никого больше. Пожалуйста, Егор. Накажи по другому, умоляю. Как угодно…
– Детка, – пальцы Егора впились в её подбородок, а глаза, неумолимые, яростные, как синий смерч, – в Танькино лицо, – не бросайся такими словами, если не знаешь, что за ними может стоять. Потому что меньшее, что я могу сделать, – я делаю сейчас, просто потому что ты маленькая дура, и мне тебя жаль. После большего ты спокойно сидеть на своей чертовой заднице не сможешь.
Он говорит о порке? Танька нервно сглотнула. Настолько близко к БДСМ она еще не приближалась. Страшно. Ужасно страшно. Но… Но на лабе в таком состоянии от нее будет толку меньше, чем от Суховой. Она и пары слов из методички не разберет, перед глазами будут плыть цветные круги. Разочаровать Ардову было же так страшно, что проще сразу было документы забрать.
– Я согласна, – тихо выдохнула Танька, – я согласна заплатить задницей, Егор, только пожалуйста… Доведи сейчас до конца. Я не смогу так…
Она боялась дышать. Боялась спугнуть его молчание, потому что если он молчал – он думал, если он думал – значит, был шанс.
– Хорошо, –
