я узнать, с кем имею дело? – спросил я прямо.
Улыбка почти сошла с лица проповедницы, а недоумение, напротив, отчаянно отвоёвывало сданные прежде позиции.
– Что? – спросила она.
Я взял девицу за плечи, едва удержавшись от того, чтоб встряхнуть.
– Мы с тобой только что разнесли в хлам таверну! – выкрикнул я. – Может быть, ты, наконец, перестанешь острить и скажешь, зачем ты во всё это влезла и кто ты, чёрт подери, такая?!
Девушка просияла.
– Я – Димеона! – сказала она.
Я заставил себя разжать пальцы, отступил на шаг, запрокинул голову и захохотал театральным смехом.
– Извини, – сказал я, смахивая несуществующую слезу. – А я-то, понимаешь, подумал, что ты – Фериссия!
Димеона посмотрела на меня и тоже прыснула, но – осторожно, как человек, которому в самом деле смешно, но который не привык шутить такими вещами и потому делает вид, что сам смеётся только из вежливости. Лицо её раскраснелось.
– Нет, – объяснила она, когда я перестал смеяться. – Я – не Фериссия, Фериссия лишь направляет меня. Сама Она к диким людям не ходит, только меня вот послала… То есть меня послала не сама Фериссия, а Мелисса, но Мелисса всегда служит Фериссии, и поэтому…
Я несколько раз щёлкнул пальцами перед лицом девушки:
– Гражданочка! Земля вызывает, как слышно? Я же говорю, что я – такой же оперативный сотрудник, как и вы. Может, мы, наконец, прекратим маскарад, представимся и начнём вместе думать, что нам делать с рваным сценарием?
Лицо проповедницы исказилось гримасой мысли. Потом её глаза просияли.
– Я – Димеона! – сообщила она.
Я набрал воздуха в грудь, чтобы ответить, что я, в таком случае, Папа Римский, взглянул ещё раз в нарочито провинциальное лицо девушки – и вдруг осознал, что она совершенно серьёзна. Не спрашивайте, как я это понял, – работая в Сказке, привыкаешь к любой игре: к добросовестным интонациям, к искренним жестам, к безупречно отыгранной мимике, даже ко всему сразу. Но есть, есть в арсенале у действительно искреннего человека что-то ещё – что-то неуловимое, то, что не поддаётся имитации потому только, что внятно сформулировать, что именно следует отыграть, не получается тоже. Вот этим неуловимым искренним обаянием и дышало всё в этой девушке.
– Меня послала Фериссия, – повторила девушка уже настойчивее. – Я должна идти к диким людям! Зачем мы снова в лесу?
– Так-так-так-так-так, – забормотал я, чувствуя, как волосы встают дыбом у меня на затылке. – К диким людям? Отлично, конечно же, к диким людям, просто замечательно, очень здорово, к диким людям. Только сейчас, пока они заняты, давай мы минуточку спокойно здесь посидим, и ты мне всё-всё расскажешь и про Фериссию, и про диких людей, и про себя, и про того, кто тебя послал, и куда, и зачем, хорошо? Тебе ведь можно рассказывать?
Продолжая бормотать какую-то успокоительную
