смысле безумия.
Искусственная сущность кукол растворялась в их изумительном правдоподобии, и трудно было немного не сойти с ума. Я упоминаю о безумном правдоподобии кукол не потому, что собираюсь оправдать нравственную близорукость или физиологическую неприхотливость – я не желаю видеть себя, сидящего напротив полуодетой куклы за обеденным столом, или читающего вслух воскресную газету, или пылко объясняющегося в чувствах.
Такое будущее не для меня, я лишь вынужденно прикоснулся к нему по воле игры.
Брошюра состояла из двух разделов – представлены были сборник гравюр, сопровождаемых подписями, и встроенный альбомчик, куда следовало вставлять фотографические или рисованные изображения владельца и его куклы, занявших рекомендованные позы. Замысел составителя должен быть вести к закреплению полезных любовных навыков – картинная галерея внутри брошюры предварялась бодрыми гигиеническими пассажами.
К счастью, я не последовал пошлому замыслу, т. к. фотографические снимки, по наблюдению г-на Монро, подозрительно легко рифмовались с порнографией, а доступного художника для изготовления стерильных в нравственном смысле набросков под рукой у меня не было.
Я мог бы рисовать Клару и Адель, маскируя происходящее под искусство, но сцены кукольной ревности не входили в мои представления об уютной и уединённой жизни.
Ревность, естественного или искусственного происхождения, вызывала судебные ассоциации, и я не собирался играть в возможной трагедии роль единственного одушевлённого очевидца. Клара и Адель, в лучшем случае, могли рассматриваться судом как вещественные доказательства.
Я мог вообразить, как принуждённый свидетельствовать против себя, пытаюсь описать сцену, где обвиняемый придерживает крупноватую Адель в нелепой любовной позе, а маленькая Клара, притаившись в углу, делает зарисовку.
Будущий набросок на глазах обретает отвратительную обличительную силу, какой обладают всякие тщательно подготовленные вещественные доказательства.
Я гордился предусмотрительностью – простодушный человек не сдержаться бы от соблазна доморощенного нарциссизма, и внутри предложенного альбомчика прижилась бы парочка постыдных фотографий, несмываемых улик для суда времени.
Меня уличить невозможно, т. к. мои игры с куклами остались только в благодарной памяти и в туманных протоколах, спрятанных в судебном архиве – не думаю, что перетряхивание пыльных папок с пожелтевшими страницами будет оправданным в смысле извлечения прибыли.
Извлечение образов из памяти фокус несложный. Достаточно пустяковой детали, и туман прошлого, постепенно сгущаясь, превращается в прочные тени, почти пригодные для ретроспективных объятий, и в эти объятия попадались Клара и Адель – так рождаются жемчужины внутри раковины воспоминаний.
Клара
