пифагорейцев. У Аркадия сердце защемило.
Но уж вышел хозяин – высокий, с серо-зелеными глазами, облаченный в плюшевый вишневый халат и турецкую шапочку с золотой кисточкой. От халата пахнет дорогими сигарами, красивая рука (подал для приветствия) – уже стареющая, с тонкой кожей и синими жилками, но еще сильна. На лице – оживленная, искренняя радость и удивление.
– Бог мой, кого я вижу – Джорджи! Вот нежданная удача! Сколько лет, сколько зим! Молодой коллега? Представьте, пожалуйста! Аркадий Андреевич Арабажин? Эка, как звучно вас предки поименовали! Соответствовать придется, как ни крути… Но ваш приход удача вдвойне – молодые силы у нас в доме особенно в цене. Проходите, проходите… мы уже пообедали, вы хотите ли толком поесть? Нет? Верно ли? Но от чая не откажетесь никак, у нас Степанида такие булочки с корицей изготавливает, что пальчики оближешь… Идемте, идемте скорее ко мне, Юрия Даниловича все знают и рады, а вот Аркадия Андреевича своим представить, я в нетерпении – сюрприз!
Огромная комната, посередине стол, над которым низко висит негорящая старинная лампа, как будто бы еще масляная. Комната приглушенно и уютно гудит разговорами. Освещение смешанное – тускловатое электричество, фарфоровая керосиновая лампа на письменном столе у окна, свечи на подоконниках. Стул чипендэйль, резанный в дубе, с вычурной спинкой и кожаным сиденьем, явно предназначен хозяину. На столе – наполовину разложенный пасьянс, искусно начатый рисунок с чьим-то профилем и петухом на жердочке, поднос с перьями, ручками, карандашами, резинками, сургучом. Чернильница в виде крутобокого кораблика. На стенах висят жуткие африканские маски, ухмылки которых здесь приобрели оттенок какого-то благодушия. Ножная резная прялка в углу, на которой работает пожилая женщина, закутанная в оренбургский платок. К большому столу придвинут другой, поменьше, вокруг которого на стульях сидят дамы и девушки самого разного возраста с рукоделием на коленях, несколько мужчин пристроились на козетках. У окна под лампой человек пять детей играют в какую-то настольную игру, маленькая девочка в бантах и локонах качается на качелях, подвешенных в проходе между комнатами, мальчик постарше ждет своей очереди. На полу на вытертом ковре валяются солдатики и маленькие пушечки и сосредоточенно ползают среди них два почти подростка, тихо, но напряженно споря о диспозиции своих войск. Из анфилады несутся звуки рояля. В четыре руки играют импровизации. Множество других мелких, пронзительно-уютных деталей.
Когда Аркадий осознал, сколько всего в комнате людей, он понял, что имел в виду профессор Рождественский. Сам Юрий Данилович раскланивался, вертелся, отвечал на вопросы, оживленно целовал ручки, трепал щечки, ерошил чубчики и даже как будто слегка помолодел.
Представление Аркадия заняло минут десять. Дети подбегали из других комнат, выползали из углов, чуть ли не вылезали из шкафов, девочки делали книксены, мальчики щелкали каблуками, девушки улыбались длинными венецианскими улыбками, мужчины энергично сжимали ладонь. Аркадий никого не запомнил, детей насчитал больше десятка, понял, что среди них были
