ты же помнишь, что обещала мне за победу?
– Помню и желаю тебе проиграть бой.
– Но этого не случится, – улыбается, обхватывая мои щеки, – ни-ко-г-да, – шепотом прямо в губы, – ты моя, Ксю, запомни это.
Он зарывается пальцами в мои волосы. Втягивает носом их аромат. Такой простой жест, а меня накрывает волной предательских мурашек. Не отболело, как бы я ни старалась показывать обратное. Бабочки в животе начинают оживать. Снова.
– Так ненавижу… – до боли кусаю нижнюю губу. – Не люблю…
– Я уже это слышал, – Денис тянет мой подбородок к себе. Заставляет посмотреть в глаза. – И по-прежнему тебе не верю.
За несколько месяцев "до" …
Ксю
– Боже, он красавчик, даже с рассеченной бровью, – верещит Юлька и поворачивает ко мне ноутбук. Смотрит повтор ночного боя.
В отличие от меня, Юля любит бокс, ну или боксеров, которых там транслируют. Сама КМС. А вот я как-то не в восторге. Бить людей – намеренно, в угоду зрителям, да еще за деньги…
Короче, этот адреналин не для меня.
– Ничего особенного, – пожимаю плечами, даже не взглянув на экран.
– Зануда, – Фёдорова морщит нос, а в нашу комнату влетает Сидоренко.
– Девки, там кастрюля на плите. Ваша?
– Моя, – киваю и откладываю пиджак, который пытаюсь отгладить уже битый час.
– Там, короче, тако-о-о-ое.
– Что?
Объяснить он не успевает, я отчетливо чувствую едкий запах гари. Он моментально разлетелся по всему коридору общежития.
– Нет, нет, нет, – шепчу как мантру. Только ни одно заклинание мне уже не поможет.
Несусь на кухню. Приближаюсь к плите, но тут же от нее отскакиваю. Лицо приобретает красноватый оттенок, словно в меня насильно засыпали полбанки халапеньо.
Висящая на окне шторка полыхает, как новогодняя елка. Нужно сосредоточиться. Например, разбить защитное стекло в пожарном щите, вытащить огнетушитель и потушить это безумие выходного дня. Проблема в том, что пошевелиться я не могу. Стою, смотрю на всю эту прелесть, а ноги от пола не отрываются. Меня приклеили. Точно вам говорю.
Но отмереть приходится. Толпа зевак уже подтягивается в кухню. Хватаю чью-то сковороду, что лежит в раковине и со всей дури бью по стеклу. Оно осыпает на пол градом. Кажется, даже режет руки. Вытаскиваю огнетушитель.
На кухне, направляю эту бандура на плиту и жму рычаг запорно – спускового устройства. Пена летит во все стороны
– Ксю, ты попала! – Юлькин голос за спиной в чувство не приводит. Да и Америку не открывает.
Будто я сама не знаю. У меня и так куча предупреждений. Сначала окно в коридоре первого этажа, я совершенно случайно его разбила. Кинула в Марченко мяч. Серёжик-то увернулся, а вот стекло в деревянной раме не успело. Столько шума тогда было. Потом стиралка. Ну откуда я знала, что она не сможет отжать плед и у нее просто-напросто полетит мотор?! Теперь вот «масленица» на кухне, в роли чучела – кастрюля и занавеска.
Нет, меня точно выпрут.
Пожарная сирена уже орет на всю катушку. Кусаю губы и не знаю, в какую сторону бежать. Да и нужно ли? Комендант на этаже, я слышу его злобный рев. Меня зовет. Без подсказок знает, чьих рук дело.
Главное – не молчать. Дергаюсь, как в предсмертных конвульсиях и никак не могу остановить работу огнетушителя.
– Зайцева! – комендант орет так, что уши закладывает.
Поворачиваюсь на голос, от души окатывая его пенкой. Боже! Конечно после этого, поток выстреливающей жидкости для тушения огня прекращается. Только вот белое лицо плюющегося коменданта, это никак не отмоет.
– Геннадий Андреевич, я не специально, правда-правда, – бормочу и стараюсь выдавить из себя как можно больше слез. Только вот моя сырость на него не действует.
На место в общежитие всегда стоит огромная очередь. Поэтому провинностей здесь не прощают. Я и так слишком долго продержалась со всеми своими косяками.
– В кабинет, живо.
Он с угрюмым лицом шагает на первый этаж, а мне только и остается, что тащиться следом.
– Дверь закрой.
Делаю, как велено, и застываю у стены. Гипсовая статуя, не меньше.
– Я предупреждал? – Шахов проводит рукой по короткостриженым и немного поседевшим на висках волосам. Вытирает лицо бумажными салфетками. Ему слегка за сорок. Его жена преподает в нашей Щуке*. Сам комендант, бывший мент, ушел на пенсию. Вот благоверная ему
