осковских друзей. В какой-то момент там оказалась также некоторая часть меня, и я решила использовать это редкое совпадение, чтобы слегка почистить свой архив: была такая коробка, куда складывались приносимые слушателями носители, с дальней целью когда-нибудь всё это проинспектировать и рассортировать. Критерий был прост: всё, что начиналось не с сакраментального «Дощщь…», подвергалось дальнейшему прослушиванию, но, увы, этого было довольно мало. Вдруг с одного диска донёсся симпатичный мужской голос: «Я все меньше пью, но быстрей косею…». Там была улыбка спокойного отчаяния и полное отсутствие рисовки, и я тут же позвонила по указанному телефону, где ровно тот же голос сообщил, что мы как раз недавно познакомились. Тут всё и срослось. Дело было так: в течение нескольких лет в разных городах, от Саратова до Ярославля, в первых рядах на наших концертах появлялся похожий на чёртика сухощавый мужичок с очень живыми чёрными глазами. Видно было, что он прекрасно всё понимает. Скоро мы стали здороваться, наконец, я его поймала и говорю: «Колись, ты вообще откуда? А то у меня когнитивный диссонанс». Оказалось, что, в общем-то, более или менее, отовсюду, а живёт в Вологде, причем пьёт уже настолько меньше, что вовсе завязал. Что, в общем-то, и спасло ему жизнь, по крайней мере, на ближайшее время.
Мне трудно писать о стихах Таюшева, ведь это один из моих ближайших друзей. Для гения он слишком хороший парень, кроме того, у него безошибочный вкус и чувство юмора, в том числе самоирония, а гениям это не свойственно. Но он является редким в наше время представителем традиционной поэтической школы: стихи не про поэтическую форму и не во имя её, а про жизнь и собственные размышления. Пишет он очень легко и ловко, иногда (на мой взгляд) чересчур подробно, но всегда честно и по делу.
Я не знаю собеседника лучше Таюшева. Поэтому я просто задам ему три вопроса.
– Когда и как ты начал писать стихи?
– Лет в семнадцать, после того, как прочитал Мандельштама. Всё, что я успел написать до армии, было эпигонским подражанием Мандельштаму, и всё это, к счастью, пропало.
– Как ты относишься к нынешнему поэтическому буму?
– А разве он есть, поэтический бум? Я не заметил.
– О чём твои стихи, какая в них главная тема?
– Ускользающее время. Попытка его зафиксировать и тем самым побороться со смертью. Борьба со смертью во всех её проявлениях.
Как писали в советских аннотациях: Пожелаем же автору удачи в его борьбе. И по возможности поборемся плечом к плечу на его стороне.
«Родина тянет к себе, как магнит…»
Родина тянет к себе, как магнит,
Вроде, нет места для прежних обид.
Ты возвращаешься с криком «ура»,
В сердце зияет дыра.
В чёртову, чёрную эту дыру
Время летит, ты стоишь на ветру,
Глядя беспомощно, как сквозь неё
Прошлое мчится твоё.
Всё, что ты помнил до этой поры,
Улицы, люди, дома и дворы,
Всё улетает навек в никуда,
Вот тебе весело, да?!
Нечего, нечего больше терять,
Ты, рот открыв, остаёшься стоять,
Временем взятый на наглый гоп-стоп,
Всё потерял, остолоп.
«Синие дали, синие дали…»
Синие дали, синие дали,
Дали, куда мы, когда то, шагали
Вместе, свободой дыша.
Но не свободой пахнуло, а серой,
Небо из синего сделалось серым,
Цвета, как будто, мыша…
Впрочем, навязывать взгляд свой не буду,
Важно, кто смотрит, куда и откуда.
Видим мы разное все —
Кто видит небо, кто стену, кто сцену,
И за просмотр платим разную цену,
В жизни крутясь колесе…
«Над смыслом всё хлопочешь…»
Над смыслом всё хлопочешь,
Всё крутишься вокруг,
Понять ты что-то хочешь…
А надо ли, мой друг?
Мараешь чистый лист ты,
Терзаешь чей-то слух,
Но жизнь летит со свистом,
А мир всё так же глух
К твоим дурацким песням,
К твоим смешным речам…
Ответа нет, хоть тресни,
И пусто по ночам.
«Ночь в русском городе на севере. Зима…»
Ночь в русском городе на севере. Зима.
Желтеют фонари и снег под ними,
На улице
