признать Ларисе, достоин того. Он играл на пианино, и часто на переменах, не ломаясь, садился к инструменту в актовом зале, легко выдавал всё, что ни просили: малышам – песенки крокодила Гены, ровесникам – Высоцкого. А иногда сам музицировал, самозабвенно прикрыв глаза: когда классику, когда джаз. Так же самозабвенно он мог гонять мяч на школьной спортплощадке и орать немузыкальным баском: «Пас на меня!» И, к тому же, осанкой, выразительными чертами лица, легко вьющимися русыми волосами, а, главное, врождённой непринуждённостью манер он отличался от других парней, так же вытянувшихся и возмужавших к десятому классу.
Их дружная четвёрка вовсе не была двумя парами. И не стремилась к этому. Девчонки сидели за одной партой, мальчики – на следующей за ними. Так удобно было переговариваться, подсказывать друг другу решение задачи или трудное слово в диктанте, шутить над учителями или обсуждать одноклассников. Бывало, и с уроков сачковали вместе – в кино или погулять по парку. Правда, после школы встречались не часто, у каждого были ещё свои особые занятия и увлечения. Альберт играл в любительском джаз-банде какого-то института, прыгал с парашютом. Славка возился в отцовском гараже с мотоциклом, и когда эта старая тарахтелка бывала на ходу, выжимал всё возможное на загородных трассах. Татьяна часто уезжала в редакцию своей любимой молодёжки на семинары или с репортёрской бригадой отправлялась в рейды. Лариса в это же время стала ходить в литературную студию.
Когда, ещё в первом классе, она начала сочинять, это были не стихи, а увлекательные истории о героических приключениях мальчика-партизана из военного времени. Она тогда, конечно, не записывала их, а придумывала и просто рассказывала ребятам из своего двора. Теперь же рассказов и неоконченных романов набралось несколько общих тетрадей. Однако сама Лариса относилась к ним иронично, считая серьёзными лишь свои поэтические пробы. И на студию она понесла стихи.
О существовании такого коллектива она узнала от Тани Сурковой. Подруга по заданию своей газеты делала литстраничку о студии.
– Знаешь, – говорила она Ларисе, – мне очень понравилось. Там недавно сменился руководитель, пришёл толковый мужик, профессиональный писатель, разогнал старичков-графоманов, и сейчас там, в основном молодёжь. Интересные ребята. – Состроила гримаску, закатив глаза. – И творчески, и внешне! И вообще, мне кажется, эта студия лучшая в городе. Хотя главной считается та, что при городском Союзе писателей. А ты ведь из профессионалов никому свои творения не показывала?
– Валентине Ивановне, – ответила Лариса, и обе девочки засмеялись. Учительницу русского языка и литературы они всерьёз не воспринимали. Однажды на уроке Лариса сильно увлеклась, дописывая последнюю главу своей поэмы «О любви и смерти», за что и была наказана. Валентина Ивановна тетрадку отобрала, а через два дня вернула, жирно подчеркнув красным карандашом все грамматические ошибки. Сказала: «Рифма часто глагольная, ритм сбивается, а тема – рано тебе ещё об этом! И вообще, Тополёва, учи лучше правила!»
Она
