речь? Вы что-то конкретное имеете в виду?
– Видите ли… – Г-н Рощин поерзал на стуле, устраиваясь поудобнее, однако это было невозможно, потому что это было невозможно в принципе, и он смирился. – Видите ли, Лидия Артемьевна, я хочу вам рассказать, с чего все началось. Я хоть и развелся с первой женой, но сына очень люблю. Мы с ним друзья. Я для него на все готов! Летом ездил с ним в Бургундию, это во Франции, – счел нужным пояснить он, и Лидия призадумалась было, обидеться на него за эту «сноску» или нет, но, поразмыслив, все же не стала мелочиться, – гостили у моего бизнес-партнера, Виктора Марше, у которого я закупаю бургундские вина для своей сети магазинов, а у него дом неподалеку от Дижона, шато, можно сказать, все увешанное портретами предков. Дочку его зовут Жюли, с ней мой сын очень подружился, и она ему о своих пращурах рассказывала. Соображучая такая девка, четырнадцать лет, всего на два года моего Лёхи старше, а шпарит как по писаному: этот был прево[1] Дижона в тысяча пятьсот каком-то году, этого в конце XVIII века гильотинировали в Париже, этот побывал в России вместе с наполеоновскими войсками, чуть не сгинул в наших снегах, этот погиб при Марне, этот был в Сопротивлении, а этот и вовсе в Святую землю с крестоносцами ходил… Всех и не упомнишь, у них там портретов дам и кавалеров – ну что тебе в Третьяковке! И Лёха говорит мне как-то раз: «Пап, Жюли рассказывала, что Марше этим именем всех старших дочерей называют в честь русской гадалки, которая спасла того наполеоновского офицера, предсказав ему, что мост через Березину будет разрушен, и он ей сначала не верил, а потом в последний момент на лодке переправился в стороне от моста, так и остался жив, и вот теперь весь их род ее как бы благодарит.
– Русская гадалка по имени Жюли? – скептически пробормотала Лидия. – Во времена наполеоновского нашествия? То есть ее звали или Юлия, или, всего вернее, Ульяна?.. Французский офицер и русская гадалка… Боже мой, какой сюжет для дамского романа! Однако извините, я вас перебила, – спохватилась она.
– Ну, значит, мой сын мне говорит, – продолжил Рощин. – «Пап, ты говорил, что у нас в семье старших сыновей всегда Алексеями называют, а мы не знаем, почему и в честь кого. Почему мы вообще только про дедушку твоего знаем, который Автозавод строил? А до него разве никого не было? Я хочу про всех своих предков знать, хочу, чтобы у меня тоже их портреты были!» Я как это услышал, у меня прямо сердце кровью облилось. Мне тоже всегда хотелось знать побольше о своих дедах и прадедах! Но теперь все концы оборваны. Дедов ни у меня, ни у бывшей жены никого не осталось, и если ее родители хоть что-то смутно знают о своих предках, то у нас – почти полная тьма.
– Почти? – быстро глянула на него Лидия. – Значит, кое-что все же известно?
– Кое-что. Практически ничего. Отец рассказывал, что в пору его детства хранилась в семье Библия, на которой почти выцветшими чернилами было написано: «Ирины Михайловны Рощиной собственность. 1814 год. Господи, утоли моя печали!» Очевидно, это была моя
Прево (prеvфt) – во Франции XI–XVIII веков королевский чиновник, обладавший в подведомственном ему административно-судебном округе (превотаже) судебной, фискальной и военной властью.
