разваливаться, как гнилой зуб. Были прецеденты. Да вот хотя бы «Повесть о Ходже Насреддине» Леонида Соловьева. Когда читал в девятом классе, исхохотался. А со второго захода, десять лет спустя: хорошо, остроумно, но не то, и даже разбираться не хочется, что именно «не то». Такой судьбы шкидовцам он не желал. Но фильм по книге, гениальную экранизацию Геннадия Полоки, смотрел не раз и с неизменным удовольствием.
«Дубинин!»
«Я».
«Головка от ракеты!»
«Боеголовка, товарищ капитан».
«Поговори у меня. Опять бездельничаешь?»
«Никак нет, читаю».
«Чего?!!»
В армии он много читал. Он и прежде не чурался этого благородного занятия, но чтобы с наслаждением, запоем, такого не было. И даже сравнить не с чем, разве что с глотком соснового воздуха после смрада Ленинградского шоссе в районе Химок. Не годится сравнение? Тривиально? Зато точно.
Причина – обстоятельства и обстановка. Обстоятельства были двоякого рода. Прежде всего налицо был душевный дискомфорт, наследие учебки, где было не до книг, вообще ни до чего, и срамной ежевечерний хор «День прошел… И х.. с ним!» казался не пошлостью, а слепком с действительности, чем-то вроде посмертной маски. В части, под крылом у ефрейтора Путилова, время появилось. Чтение способствовало успешному заполнению пустоты в груди. Или где она там теплится, душа?
Что до обстановки – обстоятельства места, то в комнате секретчиков она была располагающей.
Путилов рассказывал, что за полгода до появления в части рядового Дубинина поступил приказ об оптимизации использования труда вольнонаемных, что на практике означало сокращение штатов. Первой на улице по ту сторону КПП оказалась заведующая библиотекой.
«Что же мне теперь? – всхлипывала она, потряхивая седенькими кудельками. – Куда?»
Офицеры отводили глаза. Что тут скажешь? Самих того и гляди оптимизируют.
Вольнонаемную даму пенсионного возраста проводили с цветами, которые Путилов срезал с клумбы перед штабом. И он же, как единственный представитель рядового и сержантского состава, посещавший полковую библиотеку, вступил во владение ею. На деле это ограничивалось тем, что он получил ключи от двери, которая открывалась только перед ним и совсем редко перед замполитом, ответственным за воспитательную работу среди военнослужащих, а также за неразглашение оными государственных тайн. За спиной замполита величали «особистом», поскольку именно эта его роль была и особой, и главной. К Путилову, невзирая на своеобразное отношение того к дисциплине и привольное житие, у «особиста» была лишь одна претензия – Борька категорически отказался прислуживать стукачеством. Он и Олега предупредил, чтобы ни-ни, боком выйдет.
«Заставить тебя он не может, даже навредить толком. А взвод не простит».
«Так прямо и сказать? – ухмылялся Олег. – Отзыньте, товарищ, доносами не
