Полночь в сентябре. Стихотворения. Амаль Керимов

      В вагоне было холодно, темно,

      и дождь воспоминаньем бил в окно,

      и рельсы были горестью полны.

      Я пил коньяк до самой дурноты,

      чтоб позабыть в прерадостном бреду,

      куда я еду и зачем сойду

      с вокзала, где как мух полно людей.

      Мне б мухобойку да потяжелей.

      И, может быть, сейчас не тот сезон,

      чтоб яростно, да и со всех сторон

      терпеть людей. В запятнанных руках,

      что вносят пыль на кончик языка

      с усталых дней вокзальных площадей,

      где я сойду значительно бледней,

      чем в том момент, когда косой сквозняк

      мне остужал каштановый коньяк.

      В тот день в невиданных масштабах

      бил дождь. И прям по мостовой

      лилась вода, своей удавкой

      топила улицу под ноль.

      Но если б я предвидел, взял бы

      беруши от скрипучих шин.

      Теперь стою я весь нарядный

      от топота литых машин.

      Я знал когда-то наизусть

      стихотворенье. Пушкин

      стоял, как автор. Признаюсь,

      не написать мне лучше:

      «У лукоморья дуб зеленый,

      златая цепь». Ну что-ж,

      я допишу «На изумленном

      на дубе на моем…»

      Я был в Москве. Я был однажды

      среди невиданной толпы.

      И снег в лицо бросал мне дважды

      мои далекие мечты,

      что я когда-нибудь останусь

      топтать под хамоватый смех,

      под истерическое «браво»,

      сей исторический рельеф.

      Не надо сжимать ладони в кулак,

      все линии переплетутся

      в венозный бардак, и может быть так —

      не сможешь и пошевельнуться.

      Я знаю – не жить по другому, любить

      все это проблемно бывает.

      Не стоит и пить. Кровать расстелить

      и лечь, ничего не зная.

      На утро, обычно так, мордой кивнуть:

      «Привет, моя, дескать, квартира.»

      Ну и чего-то можно хлебнуть,

      это дело нехитрое.

      Но только не гни ладони в кулак

      ни к Богу, да и не к черту.

      Столь непредсказуема эта вода,

      что мы называем кровью.

      Ночь проносится, кусая

      пятки улиц до костей.

      Не видать, как пыль сырая

      лезет с кожи пустырей.

      Воспаленно, вопиюще

      корчится лицо утра.

      Я же жду, как в этой гуще

      белой каплею вина

      упадут, едва сверкая,

      звезды по изгибам крыш.

      Может быть тогда, родная,

      ты за все меня простишь.

      Мне снилась полночь в сентябре…

      Как листьями на циферблате

      остаток дня еще шумел —

      он был немного аккуратен.

      А если б мог, со знойный свистом

      он возле сердца бы нудил,

      а там и без того нечисто.

      А там буди – хоть не буди…

      Мчатся серые тучи, мчатся

      к окраинам пустырей,

      и, как серые брючки, настом

      наготу покрывают дней.

      Только я и такой же серый

      качаю ночь у окна,

      что серою каруселью

      раскачивает меня.

      О, я тот, кто стался лишним

      богу, черту. Пополам

      я делю с собой затишье.

      Только слово по рукам,

      тенью радостного мира

      греет кожаный покров.

      Я

Скачать книгу