отчего так красны его глаза: то ли от гнева, что не уберегли святыню, то ли от новой игры огня.
В дни войн Перун покровительствовал военным дружинам, и после походов ему приносили особые дары. Не было еще случая, чтобы людским жертвам он предпочел плоды и зерно. Вот и теперь костер был собран, и березовые поленья венчало, пока еще пустое ложе, но в головах его уже стояли магические фигурки, вырезанные из ветвей священного дуба. Никто, кроме жреца, не смел даже подходить к этому дереву, чтобы случайно не наступить на опавшие желуди, потому что все, что ни произрастало в его кроне – принадлежало грозному божеству. Фигурки эти мог вырезать только жрец, а если бы кто из смертных пренебрег запретом, его неминуемо ждала постыдная кара.
Когда диск солнца показался над лесом, и огненная дорожка по верхам деревьев докатилась до серебряной головы идола, молнии заблистали драгоценными камнями в его руках, и взгляд стал совершенно живым. Тут к бездыханному еще костру приблизилась жертвенная процессия. Впереди вели белоснежного коня с раскрашенными копытами, убранными цветами гривой и хвостом. Этот конь был священным, и выводили его только для того, чтобы по ржанью узнать, будет ли угодна жертва божеству. За конем шествовал перунов жрец в белом балахоне, с дубовым венком на голове. Вслед за ним шла супруга Ислава, облаченная в белотканую рубаху, которая волочилась по земле и была перехвачена поясом, расшитым, словно волосами Перуна, золотом и серебром. Когда все подошли к холму, конь взвился на дыбы и, будто призывая кого-то, громко заржал. Жрец и чародей одновременно опустили головы на грудь, что означало: жертва угодна.
Суру подвели к дубу, и жрец поднес ей чашу с настоем жертвенной травы. Как только она его выпила, ей показалось, что небо стремительно приближается, жрец склонился над ней, а дружина так сбилась оружием, что звон его поглотил все звуки…
Пятная кровью свое облачение, жрец возложил тело Суры на ложе, и тут же пламя, взлетев лизнуло ей руку, закружило вокруг огненную пыль. Толпа вскрикнула и, как один человек, замолкла – дым, словно взбитая перина, укрыл костер. Тогда чародей загудел в свою трубу, и порыв ветра отодвинул завесу, открывая душе путь к Ирьему саду – той небесной роще, что находится по другую сторону облаков, там, где души людей живут как птицы, а вокруг всегда светит солнце, и уже некуда спешить. Толпа ожила, глядя на пламя, которое когда-нибудь каждого возьмет с собой. И людям казалось, что они видят тень, которая махнула им рукой, устремившись по дымной дороге вверх, к своему ясному теперь счастью…
В ночь на Купалу
Милава гадала на травах. Около полночи она вышла на луг и ощупью нарвала траву, что попала ей под руку. Потом вернулась домой и, не разглядывая, положила под подушку. Если утром там окажется больше двенадцати разнотравий, то к зиме состоится её свадьба со Святко…
Всё смолкло
