переводе, перечел его с живейшим вниманием. Каждый раз, как принимаюсь за Ницше, кажется, и прибавить нечего: достаточно его цитировать.
Ищу в «Истории христианства» Ренана, ищу тщетно, объяснения намеков на крест в предшествующих распятию евангелиях. Этот пункт и доныне меня интересует, хотя мой ум отворачивается от такого рода вопросов и отказывает им в значимости, которую они еще недавно имели в моих глазах. Если эти места попросту интерполированы, то не иначе как с намерением отнять от распятия всякую видимость случайности и, увязав его со всей жизнью «спасителя», обосновать на этом весь смысл учения Христа.
Крест в таком случае, не нарушая Христова учения, становится еще целью, объяснением и завершением. Христос пришел на землю, дабы быть распятым и спасти нас ценою предопределенной жертвы; к тому вела вся его жизнь. Тогда всякая попытка снять Христа с креста – богохульство: она сводит на нет его миссию. Чтобы видеть в распятии пустую случайность, как это делал я, а в «И предаша его…» лишь акт высочайшей покорности, надо отрицать Христа как Бога.
Вставленные места особенно их выручают; словно кто-то предвидел, что они им пригодятся. Они нужны не менее «лже-Генрихов», но способствуют крушению здания, коль скоро признано их самозванство.
– Нет, нет, не толкай! Наклони малость вправо, – говорил крестьянин из деревушки близ Ванса, когда автомобиль застрял на узком участке дороги. – Пусть его. Он сам… от тяжести своей покатится.
Кто-то выбрал за них предмет их желаний и запретил сомневаться, что это лучшее. Сколько усилий, сколько времени они ни посвятили бы поискам, оно не кажется им потерянным – вот на что уходят наши лучшие силы. Надо не руины восстанавливать, а строить заново на надежном месте. Все поставить под вопрос, все подвергнуть сомнению, принимать одно подлинное, изгоняя из него всякий мистицизм. Под «мистицизмом» я разумею слепую веру.
Опять Ницше. Мой ум спотыкается о его «Вечное возвращение» и не извлекает оттуда ничего путного. Мистический хвостик торчит наружу. Жажда вечной жизни ищет спасения в недоказуемой гипотезе.
Возобновление ab ovo долгих судеб нашей Земли делает иллюзорным всякий прогресс. Но ведь история повторима лишь при условии предопределенности хода события. Куда утешительней (это не значит отнюдь, что утешительное предпочтительнее истинного) идея разнообразия вариантов, идея возможности хоть на одной из прочих обитаемых планет осуществить побольше счастья! Предпочту вместо пересказа одной и той же истории бесконечное множество иных историй, даже некоторый прогресс от одной истории к другой, раз все или ничто должно начинаться сызнова… Укоротите нос Клеопатры – и лицо мира станет иным…
Кто скажет тогда, что история повторится только в будущем? что настоящего еще не было? что все не повторялось множество раз в одно и то же время? что бесконечное возобновление не увековечивает каждое из таких переходных состояний? Какое нам дело тогда: в премьере мы участвуем
