чистую банку, из которой невыносимо несло ядреной козлятиной. – Из-под титек тока-тока. А вообще… стыд-то какой! А? Ты уж надумал, поди, обо мне невесть что, да?
Я только сонно махнул рукой.
– А я… это, ты учти, это ведь не нарочно я. У нас электричество вчерась с утра – бздык и упало! Пока электрики туда-сюда. Потом обрыв в Волковичах пока нашли. Пока то-да-се, а мне ехать-то надо, сам понимаешь, Саня. Ну я и того, черт дернул.
– Вот теперь все на свои места, наконец-то, встало, прямо камень с души упал, – ухмыльнулся я, не став уточнять, что моя халупа запитана от той же линии, что и его. – Тогда, конечно, совсем другое дело. Тогда вообще все в порядке.
– Стыдно мне что-то, – косил он своим лукавым взглядом в сторону стола, где красовались следы нашего вчерашнего застолья.
– Перехватив его взгляд, я экстренно наполнил ему стакан Араратом где-то на треть.
– А, вот так если?
– Так-то оно получше, конечно, но все равно стыдно ишшо.
Чтобы закрепить его душевное исцеление, я дал ему с собой остатки вчерашней бутылки.
Тем не менее муки совести у дяди Коли продолжались все выходные. Он приходил ко мне с покаянием по утру, приходил жаловаться на себя в обед, не забывал он, впрочем, заглянуть, бия себя в грудину, и к ужину. Каждый раз он не откланивался до тех пор, пока его душевная травма полностью не зарубцовывалась.
На прощанье я вручил ему две бутылки Столичной. Для профилактики.
И вот на днях, совершено неожиданно, раздался звонок.
«– Дядя Коля? С чего бы это он вдруг, неужели стряслось нечто ужасное. Лето нынче такое – жара, сушь кругом, а там еще торфяники всякие…»
– Здоров, Саня. Тут, значит, такое…! – похоронным голосом начал он.
– Чтооо? – похолодело у меня внутри от тяжелого предчувствия. – Ты не тяни давай – выкладывай. Совсем я сгорел что ли? Напрочь? Или хоть что-нибудь осталось?
– Да нее, стоит твой дом, чего будет ему. – ответил дядя Коля и замолчал.
– Ну тогда, как у вас там жизнь, все ли здоровы? – успокоившись, спросил я, чтобы поддержать не особо складывающийся разговор.
– А чего им будет-то. Баба Аня, вон, тебе кланялась, Машка – коза наша, давеча на левую заднюю захромала, а Петруха тут воот такую щуку вытянул на живца. Правда, упустил сразу же, балбес. Дааа…
После чего в эфире снова установилось неловкое и тягостное молчание.
– Маслята, вона, пошли, – откашлявшись продолжил, наконец, дядя Коля. – А сам-то ты как, скоро ль к нам, аль нет?
– Не знаю даже, что тебе сказать – дел вокруг до чертиков.
– Выходит не ждать нам тебя в выходные?
– Нет, не в этот раз.
– Точно решил? – никак не хотел униматься дядя Коля.
– Двести процентов, нет – двести пятьдесят, наверное.
– Экая жалость.
– И не говори…
Не успел я попрощаться
