меди.Она верит, что ведьма от слова ведать и знать.
Хоть не раз пытались в нее камни бросать,
Джо любого обнимет, как вечная мать,
И беспрекословно служит выбранной этой цели.
Но когда в ее доме пусто, Джо задумчива и слепа,
Спотыкается о пороги и даже может упасть,
Мысли скачут по полу, рассыпаются как крупа,
И дышится так, будто легкие раскрываются еле-еле.
Скоро сорок, но нет у Джо семьи, друзей.
Жизнь, как арена, долбанный Колизей:
Люди приходят за помощью или так, поглазеть.
Так Джо тоже платит. За способность смотреть шире,
Видеть историю и сверху, и изнутри,
Четко формулировать и правильно говорить,
Раскладывать на составляющие: раз, два, три,
А иным демонстрировать магию в обычной своей квартире.
Джо все знает и годы свои уверенно кует —
Так капля за каплей вереск уходит в мед.
Джо не жертва. Бездетна и больше не ждет,
Но отдает. А отдавать можно лишь от избытка.
Так она шаманит и держит баланс простой.
И до тех пор не боится остаться совсем пустой,
Пока замолкают за нею и плач, и вой,
Пока живет и врачует чужие ошибки.
«Не буди во мне, маленькая, выдуманную тобой вину!..»
Не буди во мне, маленькая, выдуманную тобой вину!
Я тоже измучился. Незачем затевать войну.
Я могу рассказать, как я слышал тебя одну,
Но то было раньше.
Я могу рассказать, что, увидев тебя, затих,
Что я помню музыку – одну на двоих,
И твои сильные бедра вокруг моих,
И в том не было фальши.
Не кори меня, маленькая, я был нетрезв и слаб.
Я на долгие месяцы стал ни царь, ни раб.
Понимаешь, я тоже теперь не рад,
Но пора идти дальше.
«Так бывает, что ты уходишь и уносишь совсем не то…»
Так бывает, что ты уходишь и уносишь совсем не то:
Зонт с лаковой рукоятью и английское пальто.
Движешься дальше, думая, что теперь готов,
Но то, что ты вынес, – не про осень.
Она смотрела вслед и беззвучно пыталась сказать,
Что двое – это не только вместе стелить кровать,
Из двадцати четырех быть почти двадцать пять.
Двое – даже тогда, когда один из вас просит.
Ты потом поплакал под модным своим зонтом?
Поныл: «О боже, я так страдал из-за нее потом!
Я даже татушку себе набил с трудом!
Хотя нет, без труда, и вышла что надо».
Ты ничего не понял, и она ничего не поняла.
Кто-то из вас разобиделся, кто-то сгорел дотла.
Кафельный пол зачистила вьюга-метла,
И после вас теперь выставлены сторожевые отряды.
Иногда ты выносишь из горя совсем не то:
Тащишь себя-жертву, молишься на восток.
Знаешь, бывает стоит придержать поток,
Обнулиться, как обнуляются президенты и дети.
Так подписывают вольные твердой рукой,
Так в чистые головы входит покой,
Так замирают ветры, как перед грозой.
Будто не было ничего.
Будто никто никого не встретил.
«С тобой Мари узнала цену большой вины…»
С тобой Мари узнала цену большой вины
И докопалась, дорылась до самой той глубины,
Где страшно, и холодно, и исходы не видны,
Но ведь ты пока побудешь рядом?
Она так тянется к крепкости выглаженных перил.
Сотни ладоней полировали их, тысяча крыл,
И сколько б банальностей ты не говорил,
Уверенно тащишь ее из личного ада.
Ах, моя бедная маленькая Мари!
Ты говори с ней, пожалуйста, говори,
И, может быть, вырастет у нее внутри
Собственная живая опора.
Я пугаюсь тонких ее ключиц,
И когда она по ночам кричит.
Не молчи, прошу тебя, не молчи —
Иногда достаточно долгого разговора.
«Я еще не выворачивала так нутро…»
Я еще не выворачивала так нутро,
Я не умею очиститься, горько заплакав.
Как же больно и холодно вносить
