style="font-size:15px;"> – Почему «моей»? – спросил Костя.
– Потому что ты ее своей жене приписываешь. Я говорю, подумай сам: если я знаю и верю, что ты меня любишь, зачем я буду ревновать, себя и тебя терзать подозрениями?
– Правда, Светик, – обрадованно сказал Костя. – Никогда не терзай, умница ты у меня!
– А если, скажем, я вдруг почувствую, – продолжала Светлана, – что ты… то есть я хочу сказать, если жена вдруг заметит, что муж ее разлюбил, так зачем он ей такой нужен, скажи на милость!
– Правильно, – подтвердил Костя, – гнать такого в три шеи, и дело с концом!
– Вот именно! Не нужен он мне такой! И неужели женщина может думать, что она вернет себе любовь мужа, если будет терзать его попреками и сцены ему устраивать?
– Между прочим, Светланка, не всегда такая шумная бывает ревность. Иногда она, наоборот, очень милая, тихая, сдержанная…
– Не верь, Костя, в милую ревность, не бывает и не было никогда такой!
Она поняла, почему он сказал так. Должно быть, считал, что если не теперь, то прежде все-таки ревновала его к Наде. Но разве то была ревность?
Девочкой еще, узнав о его любви, так горячо желала ему счастья. Позднее, когда уже многое стала понимать, страдала за него, порою даже ненавидела Надю. Но за что ненавидела? Не за то, что Костя любит ее, а за то, что Надя к нему холодна. Разве это можно назвать ревностью?
Светлана опять пододвинула к себе фотографию Надиной дочки.
– Славная очень, правда? Глазенки славные… Костя, а как тебе… Если бы… – Она не докончила.
– Что?
– Нет, я так.
III
Светлана всегда любила ходить к своим ученикам. Это осталось еще со школьных времен, когда была отрядной вожатой.
За каждой незнакомой дверью таится неожиданное. Она любила представлять себе, какие у ее пионеров родители, какая квартира, обстановка, взаимоотношения в семье. Иногда выходило именно так или почти так, иногда совсем по-другому. Маленькие сюрпризы, приключения, игра в загадки и отгадки.
Вот большой светло-серый дом, новый, четырехэтажный. Двери всех квартир одинаковы, и комнаты в квартирах расположены по одному образцу, но стоит войти в переднюю, и начинается неповторимое своеобразие. Оно начинается даже немножко раньше – ведь двери квартир, пускай одинаковые, все-таки имеют свою индивидуальность. Одни заботливо обиты клеенкой и войлоком, другие легкомысленно ничем не прикрыты.
А почтовые ящики с пояснениями, куда и какую газету класть – упаси Боже, перепутает почтальон, так и слышишь раздраженные голоса немирно живущих соседей.
А звонки – «Три длинных, один короткий», «Два коротких, один длинный», и где-нибудь в стороне от общего списка новенькая кнопка с отдельной проволочкой и четкая, неулыбчивая надпись: «Только Зябликову».
Дверь, у которой остановилась Светлана, строгая, спокойная, без единой царапины, без следов нетерпеливых мальчишеских ног внизу, без
