кабан. – С каких пор тебе помощь нужна с воробьями, а?
Тишина, застрявшая между коршунами, будто хлестнула Рони по ушам. Кабан поднял его с земли не глядя, будто не весил воробей ничего, только скользнули носки обуви по брусчатке, да скрипнула ткань на плече. Рони порадовался двум вещам – его поставили на ноги, а тот убийственный черный взгляд направлен на соседа.
Виктор скорым движением спрятал флягу и сложил руки на груди.
– С тех самых, как у нас коршунов подменили на пуделей.
Рони развел плечи, почуяв надежду на побег: тяжесть и скорая драка так и повисли над бульваром. И, будто бы внимая его не озвученной мольбе, Виктор добавил жару:
– Громко лаете, а толку меньше, чем волос на морде.
Лея бы плюнула смачно и от души, угодив в глаз, услышь она такое в адрес брата. А кабан утерся, даже лицо расписал жополизной улыбочкой. И Рони замерз не только от стылой земли – горло схватило третье предчувствие. Худшее за день.
***
Штаб коршунов
Когда Рони довезли в логово врагов на площади Исвиль, он уже устал бояться. Кабан толкал его по узким коридорам, скрипучим лестницам и коврам с проплешинами. Не так уж и жируют коршуны, если поглядеть: ножки столов обглоданы – то ли саблезубыми крысами, то ли придворными чахлыми псами. По гардине суетливо бегает моль, а полы мыли будто в прошлый сезон.
Рони наспех пытался себя успокоить. Привезли не к жандармам (уже поздно?), не в клетку (пока!), и не на эшафот (перед этим подписывают бумаги?). Еще тлела надежда: вдруг скинут балластом в запертую комнатушку да забудут. А к обеду он прошмыгнет, победив сонливость, и скроется – только кровавые плевки на ковре и останутся от воробья на память.
Мучал его кабан недолго. Поднялись на второй этаж, в комнату с единственной дверью. А та – железная, словно башенный щит с гобеленов ушедшего века. И ковров нет. Если уж и сплюнуть, то на мизерный портрет Йельса – главного спонсора ловчих птиц из градского круга. Тот висел, худо напечатанный, будто малым тиражом в подполье. Еще и рамка из пробки, брезгливо лаком покрытая. И захочешь – не оскорбишь сильнее.
– Славно вам делить гнездо с крысами и червями? Что-то не расщедрился граф Йельс, – Рони лукаво подмигнул типографской копии сиятельного лица.
– Ну, хоть не побираемся по чужим карманам.
На этом по надеждам Рони их диалог и должен был оборваться. Кабан бы пошел по своим свинорыльным делам, а Рони обстряпывал план отступления. Но его усадили крепкой рукой на деревянный стул (самый хлипкий и жалкий из прочих!), да сели напротив. Тем самым рылом, значится, и поглядывая.
И нос не прочистить без пристального надзора, и ругаться горло болит. Еще и рамка эта! Будто насмехается граф Йельс, даже когда по его лику тараканы ползают в ночи.
Так они и сидели с кабаном еще пятнадцать минут. Через распахнутые ставни шумела улица. Солнце ошпарило Гэтшир: впервые за месяц город попал в лапы безоблачного неба. Попал и Рони,
