уки дрожат, зубы стучат, а внутри злость такая, что ни передать, ни высказать.
– Тебе может воду подогреть? – спросил водяной.
– Рыб пожалей, – ответила, стараясь зубами стучать не слишком громко.
– Да отослал уж, и рыб, и раков, и русалов из самых наглых. Крак, чего спим, никуда не глядим?
Кракен встрепенулся тут же, на жертву в камышах залегшую кинулся, и красиво, ласточкой, на фоне луны полной, пролетел какой-то русал. Водяной сам то охальником был, подглядеть возможности никогда не упускал, но вот другим не позволял. А я не позволяла и Воде ничего, так что мылась в исподней рубашке, хоть и не самое это дело приятное.
– Ладно, грей воду, – сдалась я.
Но как только теплее стало, самой мне поплохело. Доплыла до валуна ближайшего, на нем устроилась, так чтобы по плечи в воде оставаться, колени руками обняла, сижу, на луну гляжу. Думаю.
Подумать было о чем.
Никакой информации в книгах я не нашла, только даром время потеряла. Что дальше делать примерно знала – поначалу как ведунья леса Гиблого полновластная, взращу-сплету ограждение, свою отчищенную территорию оберегая, а опосля в сон провалюсь, и вот тогда-то и начнется самый сложный бой. Справлюсь ли? Должна, так или иначе, но должна. И думать об этом сейчас тоже должна, ни на что иное не отвлекаясь, а я… отвлекалась я. В холодной воде еще как-то было холодно, словно все мысли и чувства скованы, а в теплой я о теплых сильных руках вспомнила, о глазах, в которые смотришь и паришь, о губах, теплых, сухих, ласковых… Да о чувстве странном, словно в груди цветы распускаются… Ведь ощутила я это, всем сердцем ощутила, а разумом ведаю – быть такого не может.
Один раз в год сады цветут, один раз в жизни весна у ведьмы бывает. Одна весна, всего одна, другой быть не может. Не может ведь быть, никак не может, а только… что-то не так с сердцем моим. Бьется оно чаще, стоит подумать об Агнехране, и хорошо мне с человеком этим так, как никогда и ни с кем не бывало. Я себя с ним как дома чувствую, словно родной он мне, будто совсем близкий. От чего так? По теплу человеческому истосковалась? Или быть может опору ищу, в этой неспокойной буре чудовищных открытий и перемен? Что со мной?
– Весь, о чем думаешь? – Водя ближе подплыл, руками о камень оперся, придвинулся близехонько, в глаза вгляделся с тревогою.
– О камне, – ответила, усмехнувшись невесело. – Знаешь, на уроках у Славастены, учили нас думать как камень.
– Это как? – Водяной еще ближе придвинулся, грудью широкой к коленям моим прижался.
Поглядела на него выразительно, но с места не сдвинулся, все так же близко оставался.
– Это как камень, Водя, холодный, бесчувственный, безучастный камень. У камня нет эмоций и нет сожалений, камень полностью подвластен судьбе и коли падет на чью-то голову, никто же камень не обвинит – он орудие в руках судьбы, и не важно, скатился ли с горы камнепадом, или брошен по злому умыслу, он просто камень. Только камень. Всего лишь камень. Нужно как-нибудь научиться думать, как камень.
Водяной опустил взгляд, на валун посмотрел мрачно, опосля на меня, мне и сказал:
– Но ты не камень, Веся.
– А жаль, – тихо ответила ему.
Он улыбнулся грустно в ответ, руку протянул, лица моего коснулся, прядь волос мокрых со щеки отвел, в глаза мои вновь взглянул и произнес:
– Справимся мы, Веся, со всем справимся. Да так, чтобы и жалеть ни об чем не пришлось. Так чтобы не осталось ни горестей, ни сожалений, ни печали. Нам ведь не впервой, Весенька.
Нам не в первой, это он точно подметил.
– На берег тебя отнести? – спросил Водя.
Я кивнула, что мне еще оставалось.
Водяной на руки подхватил, заводь переплыл быстро, меня берег, знал что мне холодно в рубашке мокрой, а вот едва к земле подплыл, протянулась из темноты рука черная, за запястье меня ухватила, рывком у Води отняла. Я и вскрикнуть не успела, а уж окутало плечи мои полотенце теплое, а следом засиял и круг алхимический.
***
В баньке было жарко неестественно. А может мне так с холодной воды почудилось, но жарко было. А еще в баньке аспид был. Стоял он у двери тенью мрачною, руки на груди сложены, в глазах змеиных ярость нечеловеческая, а от самого него словно мрак расползается. И глядит исподлобья, да так, что мурашки по коже. Или замерзла просто вконец.
– Ну что ж, – молвила, оглядываясь в поисках снега лютого, но от него здесь и следа не осталось, – то что к избе принес, за то спасибо, удружил. За то, что баньку затопил, тоже благодарствую. Только вот, господин Аедан, уж коли меня без спросу от Заводи перенесли, то будьте любезны, вернуться туда же, за платьем моим и туфельками.
И недобрый взгляд аспида, окончательно недобрым
