но коли смогут чародейки в лес тот вернуться – завершат ритуал. Им для того ритуала не многое требуется – всего один архимаг. Только один. Не больше.
И по ладони ледяной потрепав меня дружески, Сграхт поднялся, от чего стол накренился, а разговор закончился.
– Только не желай мне больше ничего, – попросил дьявол.
– Не буду, – прошептала я.
И дьяволу полагалось бы уйти, но он остановился и страдальчески предложил:
– Спрашивай.
Я и спросила:
– Как дочку назвал?
– Валкирин-грахт! – гордо сообщил дьявол. И добавил: – Сказал жене, что имя в честь моей возлюбленной… Теща весь ад перерыла в поисках, гы.
Я улыбнулась невольно.
А Сграхт посмотрел на меня пристально так, затем руку протянул и на косом столе передо мной вспыхнули огненные буквы «Одно знай, Валкирин, те врата не всех мертвых живыми обратить могут, кто бы что не говорил. Только чародеев».
И исчезла надпись, словно слизал ее зверь лесной – ничего не осталось. Ничего кроме боли во мне.
Ушел через пентаграмму дьявол, начала исчезать иллюзия с водяного, аспида, войска моего верного, вновь леший явился, столом занялся, а я все так же сидела. Сидела потерянная и растерянная.
Исчез дьявол, окончательно исчезла иллюзия, открывая взглядам аспида, водяного, армию мою верную, кикимор на меня встревожено смотрящих, поляну пиршественную со столами снедью заваленными, купца Саврана, что не ко времени продовольствие доставил, а как то понял, попросился остаться – оставили. Теперь купец видел в своей жизни всё, вообще всё, и даже дьявола.
Я же поднялась тяжело из-за стола, на клюку верную опираясь, да и сказала тихо:
– Водя, леший, за мной.
И ударила клюкою оземь, тропу заповедную открывая.
Последнее, что увидела – полный гнева и обиды взгляд аспида, он видать был уверен, что его с собой возьму, а я нет, не возьму, доверия и так не было, теперь его стало еще меньше.
***
Я перенеслась к заводи.
Леший меня во лесу чувствует, так что за мной последовал. Водяной перенесся сразу в воду, ему так проще, и к нам уже подплыл, одним кивком головы отослав прочь отсюда всех – от русалок до пиявок. Леший прогнал даже птиц. Я ударом клюки, нас от всего леса, от любых чужих ушей отрезала, и на всякий случай Лесю призвала – уж кто-кто, а она толк в подслушивании знала, и как от подслушивающих избавляться знала тоже.
Потом я медленно скинула плащ свой, мухоморами, мхом да поганками раскрашенный, следом туфли скинула, подол платья приподняла, да и прошлась по кромке воды холодной, с мыслями да с силами собираясь.
– Веся, не томи, – тихо попросил Водя.
Друг верный молчал, он меня чувствовал, и то, что подавлена сейчас сверх меры, чувствовал тоже. Но то он, он чувствовал, а Водя терзался сомнениями да мыслями, и терзания те я лишь усилю сейчас.
– Когда
