style="font-size:15px;"> В конечном счете новая информация была не проблемой, а решением. Когда он увидел, как кинжал погружается в черную рану, то сразу же понял, что этот образ полностью соответствует его собственному положению – улика, которая подходит ему, как перчатка, а искомый виновник ему поможет.
Прежде всего, вычислить преступника и держать это в тайне. Никаких арестов, никаких отчетов, ничего. Потом со всей осторожностью шепнуть имя убийцы на ухо Пернинкену и в качестве премии получить право уладить это дело как можно деликатнее.
Что останется? Только незаметно убрать виновного… Бивен мог взять это на себя, и он уже знал, как будет действовать. Предложит заняться преступником лично – и закроет, можно сказать, дело в одиночку.
Он зажмурился и потянулся на скамье.
Может, так ему наконец удастся выбраться из этой западни.
30
Уютно устроившись в своей любимой тачке, Минна фон Хассель видела жизнь в розовом свете. Таков был цвет сумерек на сухих землях вокруг Брангбо (она выкатила свое импровизированное кресло за пределы ограды) и цвет коньяка, который она потягивала вот уже больше часа.
Немного похолодало, и Минна завернулась в шотландский плед. Волшебный час. Час передышки. Пациенты поужинали, скоро заснут. Безумие тоже немного отступило. И право слово, день был не такой уж ужасный…
Во всяком случае, не больше обычного.
Она чуть не охрипла, убалтывая приехавших к больным растерянных родственников: война приближается, скоро посыплются бомбы, что будет с пациентами? Что до Ганса Нойманна, он оправлялся от укусов и дожидался в своей камере, пока вылупятся комариные яйца. «Змеиный ров» тоже вел себя более-менее спокойно. А отец Бивена желал непременно видеть сына, чтобы в очередной раз изложить свою историю про газ в трубах. Короче, рутина…
Минна была довольна еще и тем, что прибыли новые партии морфина и снотворных. Истинное чудо. А еще тем, что кое-кто из местных крестьян решил продать ей плоды нынешнего урожая. Может, ей и удастся наладить работу Брангбо как нормальной клиники…
Сейчас она сидела здесь, и ей было хорошо; ноздри заполнял запах земли и скошенной травы, она смотрела на свежесжатые поля с их черной землей, усеянной снопами соломы. Конечно, сквозь бойницы в крепостной стене и решетку ворот ее разглядывали несколько больных, отпуская сальные шутки или бормоча что-то непонятное, но к этому она привыкла: это была часть повседневной жизни. Они оставались ее пациентами, ее детьми, ее опорой.
Внезапно одна деталь нарушила благостность момента: на горизонте клубилось облако пыли. Или приближающийся дилижанс, или орда кровожадных шайеннов[62]. Очень вовремя: на Минне все еще была ее ковбойская куртка.
Клубы дыма принимали все более отчетливые очертания. Она вылезла из тачки, спрятав бутылку коньяка в складках пледа. Сложив руку козырьком, она вглядывалась в даль, ожидая, что́ же вынырнет из облака.
С
