Я на твоем месте поступил бы точно так же,– поспешил успокоить друга сиринец, хотя и слегка покривил душой.
– Тебе я верил, достойнейший,– спохватился Семерлинг.– Но ведь тебя могли использовать вслепую. Я обязан был найти ниточку, за которую кто-то потянул.
– И нашел?
– Не совсем,– уклонился от прямого ответа кентавр и, помолчав, добавил со вздохом: – Извини, друг, что я принес тебе тяжелую весть. Фея Ирли умерла.
Лицо сиринца потемнело, потом смертельно побледнело, но держался он мужественно.
– Она была уже немолода.
– Да, конечно,– машинально подтвердил Пигал.
– Прошло много лет, с тех пор как вы расстались.
И вновь сиринец отозвался своим горьким «конечно». Впервые в жизни он так остро почувствовал груз прожитых лет. Это была не первая потеря на его пути, но эта была одна из самых горьких.
– Прими мои искренние соболезнования, дорогой друг.
После долгого и тяжелого молчания Пигал спросил:
– Ты думаешь, что кто-то ее использовал, а потом устранил?
– Видишь ли, достойнейший магистр, фея Ирли, как ты знаешь, давно покровительствует арлиндскому королевскому дому, и человек, похитивший Елену, мог не сомневаться, что ее эта весть встревожит. А встревоженная Ирли непременно обратится к своему старому и надежному другу, лучшему дознавателю Светлого круга Пигалу Сиринскому, который в свою очередь донесет эту весть до кентавра Семерлинга и его воспитанника. И колесо судьбы закрутится в нужную кому-то сторону.
Сказать, что Пигал Сиринский был потрясен, значит не сказать ничего. Боялся ли он? Да, боялся. А кто бы не испугался на его месте? Наверное, и кентавр Семерлинг, несмотря на свое самообладание, чувствует себя не совсем уютно. Какие-то могущественные силы бросали им вызов, уклоняться от него было не только позорно, но, пожалуй, и бесполезно. Карты сданы – игра началась.
Капризный Рамос, изрядно-таки опаливший кожу беспечного князя Тимерийского, лениво скатывался за горизонт. С разгульного Либийского океана потянуло вечерней прохладой. Достойнейший Пигал напряженно ждал, когда последний отблеск дневного светила, скользнув по гребню волны, исчезнет в холодной пучине и ему на смену вынырнет изнеженный и бледный, как после тяжелой болезни, Корус, ущербный спутник Либии, швыряя своей разгоряченной в объятиях Рамоса непостоянной подруге горсти серебра.
Молочно-белый магический камень в руках Пигала стал таким же черным, как либийская ночь, надвигающаяся с океана. Тьма, исходившая из камня, заполняла собой все, и скоро даже свет костра не мог ее рассеять. Но где-то там, в самом центре сгущающейся тьмы, появилось вдруг нечто, отдаленно напоминающее свет звезды. И это нечто, пронизывающе холодное в своей чужеродности, вдруг рассыпалось на миллиарды крохотных осколков-светлячков, которые по неслышной команде стали разворачиваться в белую спираль, твердевшую под ногами очарованных путников. По этой спирали они, с трудом веря в свои ощущения, спустились вниз.
