желания сдерживались без особых трудностей. Конечно, чем большей милостью султана пользовался человек, тем больше свободы ему предоставлялось, и, как один из султанских врачей, Эззедин – как ему казалось – мог делать в Блистательной Порте практически все, что душе угодно. Он знал некоторых людей, действовавших сообразно желаниям и свободе, которую давало положение. И все же сам не испытывал никаких желаний, кроме тех, чьим объектом была жена. Ему никогда не приходило в голову, что это необычно. Он также не замечал, какие аппетиты она пробуждала в других мужчинах.
Два врача обошли опушку и оказались на уединенной зеленой лужайке, похожей на бухту, с трех сторон окруженную деревьями, чьи ветви отбрасывали на траву узор теней. Три акробата – тощий мужчина удивительно высокого роста, мальчик и еще один человек, пол которого Эззедин не смог определить,– ожидали проходящих зрителей и теперь, при виде двух беседующих докторов, поспешили начать представление.
– Алле-оп!
Таинственный третий взобрался мужчине на плечи и принялся жонглировать тремя мячиками. Мальчик бегал кругами, притворился, что падает, затем подпрыгнул и вскарабкался наверх, не останавливаясь, пока не оказался на плечах второго циркача. Устроившись на этом насесте, высоко над докторами, он вытащил из кармана четыре мячика и тоже принялся ими жонглировать. Над существующим кольцом из мячиков возникло еще одно, побольше.
– Я могу забросить эти мячи в небеса! – кричал мальчик, швыряя их все выше и выше, рисуя пересекающиеся дуги и орбиты, гармонические круги. Два доктора откинулись назад, как тростинки во власти ветра, чтобы посмотреть, как летающие мячики образуют собственную маленькую вселенную над башней из людей.
Позади раздался голос:
– Это я и хотел продемонстрировать в вашем доме недавним вечером.
В густой траве шаги чужака были неслышны, и его голос прозвучал почти над ухом Эззедина. Это оказался тот самый молодой человек из дома Ди – друг одного из лордов, поэт, который чуть ли не хихикал от порочного удовольствия, играя опасными идеями и изрекая крамольные слова.
– Вот оно, мои дорогие доктора: жонглер, совсем как священник, заявляет, будто может заглянуть Господу прямиком в ноздри – и мы, находясь всего-то несколькими ярдами ниже, просим его сообщить нам, какова длина растущих там небесных волос.
Эззедин никак не мог вспомнить имя этого человека. Ди только покачал головой, спокойно и неодобрительно, но явно готовый простить юношу, как прощают младенца, который перемазался в собственных испражнениях.
– Кит – трудный мальчик,– сообщил Ди Эззедину с улыбкой, виноватым тоном.– Именно такие речи, как я уже говорил, нам нужны меньше всего.
И все-таки сегодня в этом молодом человеке было что-то такое, что сразу же понравилось Эззедину, прежде чем внутри него зазвучал голос осуждения. Поэт богохульствовал, как будто ожидал, что его будут хвалить, а не карать – хвалить за мудрость и отчаянную
