ется колючая волна.
– Лиза, – мой голос срывается, и он замечает это.
Темная бровь красиво изгибается, а губы на секунду кривятся в усмешке. Его взгляд так и кричит: «Я знаю о тебе все». Нет, это паранойя… Но дыхание все равно сбивается, а ладонь потеет. Он меня видит впервые – ничего знать не может.
– Вадим, – слышу его голос.
Он убирает руку и, не скрывая, вытирает ее о футболку.
А я так и хочу сказать: «Избалованная сволочь ты, не видевшая жизни». Но продолжаю улыбаться, снова чувствуя себя одинокой на празднике жизни, когда муж, не замечая моей реакции, обнимает этого мальчика. Он стоит лицом ко мне, и я не ухожу, не отворачиваюсь, продолжая с мазохизмом испытывать на себе этот взгляд.
Глаза в глаза, а моя улыбка как приклеенная. Я не сдамся, не отведу первая.
Наконец-то пытка заканчивается.
– Я приготовила ужин, – робко говорю.
– Лизонька прекрасно готовит, – хвалит меня муж, хлопая Вадима по плечу и направляя его в сторону кухни.
– Конечно, – звучит саркастично, но Миша не замечает.
Мы не понравились друг другу – это факт, а ведь я хотела произвести хорошее впечатление. Должно было получиться.
В кухне ставлю приборы на стол, достаю из духовки противень, но под пристальным и изучающим взглядом черных глаз касаюсь уголком горячей посуды оголенной кожи запястья и ойкаю, едва не выпуская из рук свои трехчасовые труды.
Миша подскакивает с места и, схватив полотенце, забирает противень. Я с благодарностью и нежностью улыбаюсь, снова ловя насмешливый взгляд Вадима.
– Иди обработай, я сам справлюсь, – кивает Миша на ожог.
– Спасибо.
Я ухожу в ванную и, опершись спиной на дверь, выдыхаю. Сбрасываю напряжение, впиваясь ногтями в ладони. Физическая боль иногда помогает, она очищает разум.
«Не будь овечкой, будь волчицей», – звучат в голове слова моего наставника.
Сейчас моя внутренняя волчица царапала когтями грудную клетку изнутри и острыми зубами грызла ребра, пытаясь выбраться наружу.
Давай же, Лиза, ты справишься. Такой долгий путь – не время пасовать перед взглядом какого-то мальчишки. Он пока просто оценивает меня, это скоро закончится.
Открываю шкафчик, обрабатываю ожог и, взглянув на отражение, снова цепляю маску радушной хозяйки.
Я справлюсь.
Возвращаюсь в кухню, где Миша уже сам накрыл на стол, и присаживаюсь рядом с мужем. Он заботливо спрашивает:
– Как рука?
– Все хорошо, – киваю с улыбкой.
Все не хорошо на самом деле, но я адаптируюсь. Еще не такие взгляды терпела и не такие насмешки выносила. И сейчас Вадим едва ли не закатывает глаза, глядя, какую заботу проявляет обо мне Миша.
Час сижу с одним бокалом вина, сижу молча, только слушая. Иногда ловлю на себе взгляды Вадима, но не пристальные, а мимолетные. В них эмоций не рассмотреть, только сейчас они мне и не нужны. Переизбыток за день.
Поднимаюсь, погладив Мишу по плечу, и говорю:
– Я выйду подышать.
Он опять с улыбкой отвечает:
– Конечно, милая.
Идеальная семья, умилительные чувства, трогательная забота – да, это о нас. Моя розовая мечта, наверное, как и у всех девочек. Только розовые очки часто бьются стеклами внутрь, и, уже вытирая кровавые слезы, прозреваешь: нет в мире ничего идеального, а мечты разбиваются о суровую реальность.
Через стеклянные двери кухни выхожу на веранду и опускаюсь в плетеное кресло. Вид на море успокаивает. Особенно сейчас, когда солнце закатывается за горизонт. Я закрываю глаза, чтобы последние лучи коснулись моего лица, но тут же напрягаюсь. Моя идиллия нарушена. Я чувствую присутствие человека за спиной, но не оборачиваюсь.
Отсчитываю секунды…
Через пятьдесят две в соседнее кресло опускается Вадим и закуривает. Я тоже тянусь к маленькому деревянному столику за сигаретами, но замираю. Сейчас, в этих прощальных отблесках дня, глаза Вадима кажутся еще чернее. В них отражаются солнечные лучи, а у меня впечатление, что полыхает огонь.
Зрелище одновременно жуткое и завораживающее.
– Что? Не нравлюсь? – спрашивает Вадим.
Провокационный вопрос.
– Ну почему же? – пожимаю плечами. – Я вас не знаю, – подчеркнуто вежливо поясняю.
– А я кое-что о тебе знаю, Лиза, – произносит мое имя с сарказмом, чуть наклоняясь ко
