там не было никакой возможности – да еще с маленьким ребенком.
И вдруг у бабушки обнаруживают рак. Целый год длился сущий ад: бабушка умирала долго и мучительно, не всякий бы выдержал эти страшные, почти потусторонние картины невыносимого человеческого страдания и запредельных мук – может быть, только медики привыкли к такому, их ничем не удивишь, но обыкновенный человек не рассчитан на экстрим такого рода. Но, во-первых, мне некуда было деваться – я была возле нее одна, единственная оставшаяся в живых бабушкина дочь, то есть моя тетя, категорически отказалась приехать к умирающей матери; во-вторых, я, опять же, была еще совсем молодой (мне было 36 лет), нервы и здоровье были, несмотря ни на что, крепкими, и я смогла выдержать так долго этот жуткий кошмар, который не описать никакими словами – наверное, только все, что происходило в гестаповских застенках, можно сравнить с теми ощущениями, которые испытала бабушка в последние месяцы своей жизни. Я уверена, что случись такое сейчас – мне ни в жизнь не выдержать, моя психика бы просто сломалась, и я попала бы в дурдом на сей раз по-настоящему.
Дальше жизнь покатилась совсем по-другому. Мы поменяли бабушкину квартиру на Подмосковье (правда, не очень ближнее – два часа езды на электричке). Это тоже произошло не враз, потому что в те годы все было очень сложно, а вырваться из Сибири было просто невозможно. Случайно нашелся обмен на южный городок под Одессой, менялась моя бывшая соученица, которая превратилась в пьяницу и шлюху, обмен ей нужен был срочно, а не то ее просто вышибли бы оттуда, лишив квартиры за крайне «антиобщественный образ жизни». Ну а нищему собраться – только подпоясаться, я всегда была чересчур легка на подъем. Мне очень не понравился юг (тем более, этот городок принадлежал Украине, которая, как известно, тогда была нашей главной республикой – после России), и я постаралась побыстрее оттуда выбраться. На юг поменяться любителей нашлось больше, чем на Сибирь.
И стали мы жить сравнительно недалеко от Москвы, тем более, что продуктами «отовариться» тогда можно было только в ней, родимой (так называемые «колбасные поезда», сновавшие туда-сюда между столицей нашей необъятной Родины и любым ее же городом – даже на дальнем Востоке! – прекратили свое существование только в середине девяностых, когда в нашей стране начался «дикий капитализм», и наконец-то наша ненормальная экономика все-таки смогла насытить рынок едой и тряпками).
Про Питер пришлось забыть – вся моя жизнь стала борьбой за существование. Мне надо было не только выжить, но и обеспечить достойное детство своему ребенку, который, став взрослым, оклеветал меня, написав в заявлении в суд, что она «спала на грязном полу, без кровати», а я «не обеспечила ей нравственного, психического и физического развития». Нет, жили мы хоть и трудно, но вполне пристойно. Ведь не так далеко находилась Москва, где было полно всяческих
