ннего мира одного человека и менталитета целого поколения позволяет разглядеть допускаемые ими ошибки и отыскать пути их исправления. Писатель вновь и вновь, пробираясь по спиралям временных петель эволюции, хаотично соединяет их между собой в этом страшно философском сборнике небылиц длиной в одну Мысль, обозначая в ней не только наше ближайшее будущее, но и новое разумение неразумеемого – метафизического порядка Мироздания.
Что было бы, если бы мы смогли встретиться с самим собой из своей прошлой жизни? А из будущей? Настолько ли велика разница между временами и поколениями, как нам кажется? Что такое Апокалипсис на самом деле? Куда придут люди, если продолжат двигаться сегодняшним курсом? Где проходит граница между Добром и Злом? Что подразумевают эти понятия применительно к реальной жизни конкретного человека? Где живёт Всевышний? Как мы поладим с Искусственным Интеллектом? Эти и многие другие вопросы ставит писатель в своих небылицах, а потом вместе с читателем ищет ответы, перемешивая драматический реализм с утопией, антиутопией и фантастикой.
Сборник вновь написан на стыке нескольких жанров с изрядной долей философии, психологии и тонкого юмора.
Веришь? «Во весь голос» – не хочу.
Кто я, чтобы быть Мессией!
Лишь о том сегодня не смолчу,
что люблю свою Россию
за её простую… простоту,
а ещё – нерасторопность
и смешную отрешённость
от ухода Мира в пустоту.
Феликс, ты ли, что ли?
(Шестая небылица)
Дела-дела… дела – лишь пыль. Слова? Слова… хранят нам быль, а с нею мысль и нашу жизнь!..
– Привет!
– Здравствуйте, – дивлюсь, видя перед собой незнакомого, весьма немолодого, много старше меня человека.
– Что, дружище, время пришло? – улыбается.
– Вы это… о чём? – всматриваюсь.
– Ну-у, в смысле, не пора ли рвать подковы, менять гавань?..
– Не знаю, – непроизвольно жму плечами, нехотя втягиваясь в давно затеянный с собой разговор. – Может и так.
– Пора-пора, – ласково улыбается, характерно слегка кривя рот вправо.
– Вы так думаете? – пугаюсь, почувствовав, что происходящее уже когда-то случалось со мной… или, может, вот-вот случится, что, в сущности, одно и то же, ведь время-то (мы ж это уже выяснили в «Неслучайных странностях») относительно.
– Уверен! – по-мальчишечьи весело шмыгает носом, легонько по-дружески хлопнув меня по плечу. – Ты ж сам это знаешь.
– Да, знаю, знаю, но…
– Он… засомневался?
– Возможно.
– А такого раньше с ним не случалось?
– Наверно!
– А… «то и дорого было Фёдору Михеевичу в Кнорозове, что да так да, а нет так нет…» – неожиданно цитирует накануне только примеченное мной у Александра Солженицына в рассказе «Для пользы дела». – Он «…любил однозначную определенность».
– Как вы догадались? – почти кричу от ужаса.
– «Но когда сталкивались лбами справедливость и несправедливость, а у второй-то лоб от природы крепче… – продолжает, не отреагировав, – … ноги Грачикова как в землю врастали, и уж ему было всё равно, что с ним будет».
– Точно так!
– И эта неопределённость в нём теперь останавливает тебя?
– Не знаю.
– Ну, всё-таки почти тридцать лет? Приличный срок, кстати… Прикипел?
– Возможно, – невесело выдыхаю. – Видно, зря это я, как обычно, не смолчал. Случайно как-то вышло.
– Случайное – не случайно!.. Ты ж знаешь.
– Знаю-знаю, конечно.
– Но ты не мог по-другому, – озорно сверкает знакомым прищуром.
– Наверно, – невесело киваю, глядя ему в глаза.
«Боже ж ты мой, где же я всё-таки видел их?» – простреливает мысль. И, не выдержав, закипая, цитирую вслед за ним:
– «…когда сталкивались лбами справедливость и несправедливость… ноги Грачикова как в землю врастали, и уж ему было всё равно, что с ним будет».
– Да-да! – как-то знакомо смеётся.
– И вообще: по палубе строями не ходят! – выстреливаю откуда-то издалека давно забытое, не задумываясь.
– Ну,
