на скачке, на гулянье,Везде равно зевал,
Но дружбы и тебя нигде не забывал» [т. 1, с. 287].
«Везде равно зевал»… Исследователи творчества Батюшкова пишут о нем как о первом онегинском типе русской жизни. Онегин – «добрый приятель», «москвич в Гарольдовом плаще», который «равно зевал средь модных и старинных зал», «внимая в шуме и в тиши роптанье вечное души, зевоту подавляя смехом», – ведь это «Евгений Онегин»!
А советский исследователь Н. В. Фридман в своей книге «Проза Батюшкова» проделал интересные сопоставления и указал на сходство «Прогулок по Москве» и «Горя от ума» Грибоедова.
Батюшков и Грибоедов не были знакомы лично. Батюшков не успел познакомиться с «Горем от ума». Грибоедов не мог читать «Прогулку по Москве». При этом В. Кошелев указывает, что почти во всех историко-литературных исследованиях, касающихся «Прогулок по Москве», прослеживаются грибоедовские мотивы батюшковского очерка. «„Прогулка по Москве“, – считает он, – явилась произведением, в ряде отношений предвосхитившим „Горе от ума“».
Зимой 1810 года Батюшков ежедневно гулял по Москве один или, чаще, с 14-летним Никитой Муравьёвым и
Тихонько замечал характеры и лицы
Забавных москвичей…
«Я гулял по бульвару и вижу карету: в карете барыня и барин, – пишет он Гнедичу, – на барыне салоп, на арине шуба, и наместо галстуха желтая шаль. „Стой!“. И карета – „стой“. Лезет из колымаги барин. Заметь, я был с маленьким Муравьёвым. Кто же лезет? Карамзин! Тут я был ясно убежден, что он не пастушок, а взрослый малый, худой, бледный как тень. Он меня очень зовет к себе, я буду еще на этой неделе и опишу тебе все, что увижу и услышу».
Карамзин в это время еще не был автором «Истории государства Российского», а писал «пасторальную», «сладостную» прозу, которой Батюшков не был поклонником.
В интеллектуальной среде «допожарной» Москвы очень большую роль играла литература. Шарады, стихи на заданные рифмы, экспромты и, конечно, стихи в альбомы светских красавиц (по замечанию Пушкина, «мученье модных рифмачей») были очень востребованы обществом.
На одном из раутов Батюшков имел случай познакомиться со всем «Парнасом». Здесь было много поэтов, выведенных им в сатире «Видение на брегах Леты» в карикатурном виде. Все они оказались в жизни очень милыми людьми и дружески приняли Батюшкова. «Он меня видит – и ни слова, – сообщает он Гнедичу, – видит – и приглашает на обед. Тон его нимало не переменился… я молчал, молчал – и молчу до сих пор, но если придет случай, сам ему откроюсь в моей вине».
На этом московском «Парнасе» Батюшков особенно сдружился с В. А. Жуковским и П. А. Вяземским. Вяземский, очарованный «Видением на брегах Леты», представил его как нового гения. На что Батюшков ответил, что видел сон:
Будто светлый Аполлон
И меня, шалун мой милый,
На берег реки унылой
Со стишками потащил
И в забвеньи потопил!
В конце концов Батюшков
