я ее оставить не могу… Из Володимира я прилечу в армию, если будет возможность. Дай Бог, чтоб ты был жив, мой милый друг! Дай Бог, чтоб мы еще увиделись! Теперь, когда ты под пулями, я чувствую вполне, сколько тебя люблю. Не забывай меня. Где Жуковский? Батюшков».
В Москве у Екатерины Федоровны Муравьёвой случился переполох. Пятнадцатилетний Никита бежал из дома.
Из записок Александра Муравьёва: «Успехи, одержанные над нами врагом, отступление нашей армии до сердца России раздирали душу моего брата. Он ежедневно досаждал матушке, чтобы добиться от нее дозволения поступить на военную службу. Он стал грустным, молчаливым, отерял сон. Матушка, хотя и встревоженная его состоянием, не могла дать ему столь желанное разрешение… Однажды утром, когда мы собрались за чайным столом, моего брата не оказалось. Его ищут повсюду. День проходит в томительной тревоге. Брат скрылся рано утром, чтобы присоединиться к нашей армии, приближавшейся к стенам Москвы. Он прошел несколько десятков верст, когда его задержали крестьяне. Без паспорта, хорошо одетый – и у него находят карту театра войны и бумагу, на которой написано расположение армий противников! С ним обращаются худо, его связывают; возвращенный в Москву, он брошен в городскую тюрьму. Генерал-губернатор граф Ростопчин призывает его, подвергает его допросу…». Ростопчин сам было принял его за шпиона. Большого труда стоило Батюшкову выручить Никиту Муравьёва. Через девять месяцев, в мае 1813 года, Никита все-таки уйдет в армию прапорщиком.
П. А. Вяземский, воспоминания 1812 года: «Милорадович ввел в дело дивизию Алексея Николаевича Бахметева, находившуюся под его командою. Под Бахметевым была убита лошадь. Он сел на другую. Спустя несколько времени ядро раздробило ногу ему. Мы остановились. Ядро, упав на землю, зашипело, завертелось, взвилось и разорвало мою лошадь. Я остался при Бахметеве. С трудом уложили мы его на мой плащ и с несколькими рядовыми понесли его подалее от огня. Но и тут, путем, сопровождали нас ядра, которые падали направо и налево, перед нами и позади нас. Жестоко страдая от раны, генерал изъявил желание, чтобы меткое ядро окончательно добило его. Но мы благополучно донесли его до места перевязки. Это тот самый Бахметев, при котором позднее Батюшков находился адъютантом».
Батюшков – родным, 7 сентября 1812 года, Владимир: «Сколько слез! – Два моих благотворителя, Оленин и г. Татищев, лишились вдруг детей своих. Оленина старший сын убит одним ядром вместе с Татищевым. Меньшой Оленин так ранен, что мы отчаиваемся до сих пор!.. Рука не поднимается описывать вам то, что я видел и слышал. Простите» [т. 2, с. 229].
Вяземскому, 3 октября 1812 года, Нижний Новгород: «Может быть, штык или пуля лишит тебя товарища веселых дней юности… Но я пишу письмо, а не элегию; надеюсь на Бога и вручаю себя Провидению. Не забывай меня и люби, как прежде…» [т. 2, с. 233].
Однако после оставления Москвы попасть в армию статскому человеку было непросто. Раненый генерал А. Н. Бахметев выразил готовность взять Батюшкова к себе в адъютанты и обещал при первой возможности отправить в действующую армию. Все бумаги были отправлены в Петербург.
