мог подчинить флотских своей воле. А эти вокруг были бы на положении карасей-первогодков полных три года службы, попади они на флот, что, впрочем, в те времена было невозможно – таких не брали.
И Виктор говорил сухо, без напора, твёрдо. Не провоцируя драку сам, но ни в чём не уступая, любую уступку они расценили бы, как слабость. Он был готов. Когда Серый, матерясь, начал наступать на него, большой, высокий, но сутулый и нескладный, секундой позже стало понятно – рассчитывал только напугать, Виктор сделал короткий шаг вперёд в боевой стойке. Следующий шаг и удар во впалую грудь, в солнечное сплетение, Виктор видел это, чувствовал, движения были чётки и слажены. Но Серый отшатнулся от первого короткого шага, как от огня, опрокинулся назад, потерял равновесие, свалился, затем вскочил и отбежал подальше, и дружки, как по команде отодвинулись от Виктора метра на три. На таком расстоянии они потом за ним и шли, изрыгая проклятия и угрозы.
Подобная перепалка ничего особенно не значила в жизни Серого, таких эпизодов у него было по паре в месяц. И авторитет его среди опустившейся части города не раз попирали те, кто был «покруче», всегда более жестоко и унизительно. Виктор знал, что было причиной самой большой обиды. Он никогда не говорил с ним – да ни с кем их них! – о своём прошлом. Хотя Серый не раз добивался этого, то нагловато-дерзкими прямыми вопросами, то подходя издалека, почти робко, с теплотой и нежностью, такими, что трудно было поверить, что говорит и смотрит он.
Они привыкли друг к другу. Серый перестал расспрашивать его. Виктор, держась на дистанции, никогда не оспаривал его верховенства. Серый был нужен, чтобы выжить. Сколько ни говорил себе, что связывается с ним последний раз. Виктор приносил Серому хороший доход. Он был надёжен, а на свою свиту Серый ни в чём не мог положиться. Но где-то внутри у Серого сидело и желание отомстить Виктору, и восхищение им, подобное тому, что у него вызывали марширующие матросы.
– Заработал чё? – спросил Серый.
– Ну, – ответил Виктор.
– Слушай, дай трёху! Позарез надо! – Серый быстро провёл длинным и кривым указательным пальцем по горлу возле кадыка и тут же шумно сглотнул слюну, словно изнемогая от жажды.
Стоял сезон. Люди качали деньги из отдыхающих. С каждым годом их приезжало всё больше, их было уже почти, как в советские времена, и в эти несколько месяцев город поднимался из запустения, в котором оказался, когда время Союза ушло навсегда. А у Виктора были первые три гривны за два дня! На чердаке, где он жил, оставалось лишь немного заплесневелового хлеба и кусок копчёного сала, которым, верно, уже можно было отравиться. Виктор тоже сглотнул слюну. И снова почувствовал к себе отвращение, будто он уподобился Серому.
Виктору не раз приходилось ему отказывать. Научился это делать, не вызывая обид и ссор, в крайнем случае переживая мелкие ссоры и пару дней обиды Серого.
