собираясь. Хоть бы четверть последнюю он доучился, бурчала мама себе под нос. У отца же всё было просто, спасибо надо сказать, что страна даёт квартиру. Своя трёхкомнатная квартира, улучшенной планировки, с двумя лоджиями, такого у них и впрямь никогда не было. Но Виктор ещё крепился, когда обнимался на вокзале с друзьями, а в купе уже плакал, так, что даже рассердил отца, глотал слёзы под его крик, ты мужик или нет.
В Воронеже только пробилась первая зелень, в Карпатах на некоторых деревьях и кустах уже были цветы. Вербу Виктор научился распознавать только через много-много лет, когда мать стала верующей, и верующих стало много вокруг, и они рвали ветки на Вербное воскресенье. А сережки орешника, который, как он позже узнал, здесь называли лэщиной, тогда в Карпатах увидал впервые.
Перед первым днём школы не спал. Две-три недели всегда были самыми тяжелыми, так не любил быть чужаком. Очень боялся струсить, ударить в грязь лицом, показать себя слабым, а пока не ощущал, что рядом – свои, всегда было ужасно трудно! Хорошо хоть в Воронеже почти четыре года ходил на самбо, у него был уже второй взрослый разряд. Это придавало уверенности, но недостаточно, пока понимаешь – ты всем здесь чужой. Накануне вечером они с мамой еще раз посмотрели путь в школу, он категорически запретил, чтобы его провожали, как маленького. К тому же в доме дел было невпроворот, мелкие вещи не были распакованы, а уже привезли контейнер, да квартира хотя и была шикарной, в сантехнике кое-что было недоделано.
Вышел утром заранее, родители торопили, шёл – летел, уже на подходе к школе допетрило – слишком рано. Не хотелось показаться занудой с первого появленья. За десять минут до начала уроков должен был подойти к новой классной. А что было делать лишние полчаса? Ещё никого не зная.
Витя притормозил. Даже если почти не переставлять ноги, время так протянуть было невозможно, угол школы был прямо перед ним. Потоптавшись, Витя нерешительно свернул в садик на заднем дворе, перед футбольным полем. Виктор мог поклясться, что помнит, как тогда безумно пахла просто молодая зеленая трава. Темнели стволы. Где-то наверно на краю садика и пушилась верба. Легкий ветерок повсюду качал сережки орешника. Виктор медленно шел по тропинке, и бурый оттенок земли казался ему странным.
Лавочка была под цвет стволов, сразу её не заметил. Школьное платье сливалось с лавчонкой и тёмной корой. Даже длинные белокурые волосы он умудрился не распознать сразу, почудилось будто куст весь усыпан сверкающе белыми сережками. Изогнутый стан девушки будто прорезался, вырисовался перед ним, может, из-за неожиданности так безумно поразил. Она сидела, подняв босые ноги на лавочку, длинные, уже загорелые – в начале весны! – икры лежали одна на другой, корпус был склонён на противоположную сторону, куда и свисали пышные волосы, за ними почти не было видно руки, на которую она опиралась.
В тот самый миг, когда девичья фигура внезапно выкристаллизовалась
