а то потом много сил понадобится, чтоб недочёт исправить.
Послышался шум и возмущённые крики. Мастер увидел, что наперерез бежит рыжий десятник с густой копною волос, схваченных кожаным ремешком.
– Орёл! – издали сердито кричит он. – Пенька-то кончилась, да и пакли на раз понюхать осталось, мне две морские лодии конопатить да снаряжать, а чем?
– Так ведь вчера ещё привезти должны были! – так же громко отвечает главный лодейный мастер.
И они торопятся вдвоём к дальним каменным магазеям, где продаются нужные припасы. Через некоторое время оттуда слышится хриплый голос Орла и излишне громкий голос десятника. Дородный грек с наметившейся на макушке лысиной и ранней проседью в чёрных курчавых волосах, с доброжелательной улыбкой на смуглом лице, ничуть не смущаясь, выслушивает крики десятника и строгую речь главного лодейного мастера.
– Погоди, чего трезвонишь, будто пожарный колокол! Твой глас шум морского прибоя заглушает, и о том, что пакля у тебя кончается, я ещё вчера слышал, – со спокойной улыбкой отвечал грек.
– Так где она, если вчера слышал, где пенька-то? – размахивал руками десятник.
– К вечеру будет тебе пакля, на пять лодий хватит. А про пеньку голову мне не морочь, какая оснастка, когда судно ещё не законопачено и не просмолено.
– Так мне ж пеньку ещё смолить! – не сдавался десятник.
– Она уже просмолённая будет, – успокоил крикливого собеседника грек.
– Ну, гляди у меня, Кардопулус, – пригрозил увесистым кулачищем рыжий, – ежели что, откардопулю тебя так, что надолго запомнишь! – Продолжая ворчать, десятник пошёл к своим лодиям.
– Теперь ругаться будет аж до самого берега, – засмеялся грек.
– А с тебя, Кардопулус, всё как с гуся вода. – Усмешка тронула усталый лик лодейного мастера.
– Э-э, Орёл, жизнь моя купеческая такая, подешевле найти, немного дороже продать. От таких горластых, как десятник этот, отвертеться, да разве ж только от него? Там лодейщики за перевоз цену гнут, здесь десятину в казну, всем только давай, давай. Так и вертишься, словно змея морская в рыбацких сетях… – с напускным горестным видом вздохнул купец.
– Ну, уж ты, брат, совсем извертелся, доходяга! – расхохотался мастер, слегка хлопнув крепкой дланью по упитанному чреву купца. – Тебе деньги считать, а мне вон ещё две насады на воду спустить до Купалина дня надо.
– Тебе ли, Орёл, о том переживать, сколько лодий за свою жизнь в плаванье пустил…
– Эге, брат Кардопулус, всё одно переживаю всякий раз, как море мою лодью примет, – сразу стал серьёзным мастер, глядя на раскинувшуюся голубизну залива. – Может принять с любовью, а может и не принять, тогда жди беды: рассерчает и вышвырнет на мель или, того хуже, о камни в щепу размозжит.
– Знаю я вас, россов, – махнул рукой грек, – выдумываете много всякого. С морем, будто с живым,
