и бросали возмущённые взгляды на подруг.
Девушки стояли молча, потупив взгляд. Валя нервно постукивала ногой по полу, как делала всегда, когда сильно нервничала. Алла недовольно толкнула её локтем, не поднимая глаз. В отличие от соседки, стоявшей в полном недоумении, она догадывалась о таком исходе.
Она мысленно прокручивала разговор матери с этой худосочной женщиной в первый учебный день. Когда мать, по старой привычке пыталась объяснить, что её Аллочке не пристало жить на одной площади с тараканами. Что руководство колледжа обязано предоставить нормальные условия, или она, Вероника Давыдова, поднимет все свои связи и тогда… Только завуч оказалась из закоренелых пролетариев. А те, как известно, буржуазию, вроде Давыдовых, люто ненавидели.
Алла горько усмехнулась, слушая гневную тираду о падших нравах. Она чувствовала, что на этом их общая история может закончиться. Понятно, Валька попала под горячую руку, тирада про «падших» к ней не относилась. Алла сделала еле заметный шаг в сторону соседки и вновь толкнула её локтем, только теперь совсем слегка и шепнула примирительно:
«Ты прости, что ли. Тупо вышло».
Валя ничего не ответила, даже бровью не повела. Лишь крепче сжала кулаки. Ей было уже не до Алки. Она изо всех сил старалась не разреветься. В голове, как молоточками, стучала одна мысль: «Только не домой!»
Маша сидела в первом ряду и широко открыв глаза, слушала, как в её соседок по комнате летят грубые слова. Она бросила взгляд на Женю. Тот стоял возле окна.
«Его-то почему не выставили перед всеми? – недоумевала она. – Ведь это он то самое яблоко раздора. Почему всегда стыдно должно быть только девочкам?»
Она сверлила его взглядом. Но Женя смотрел не на нее. С ехидной улыбкой он наблюдал, как смакуют неприятные подробности про каждую из тех, кого совсем недавно целовал. Маше стало мерзко. Хотелось встать и просто уйти. Но она робко поглядывала из стороны в сторону, перебирая собственные пальцы.
Но главный шок был впереди.
После долгой эмоциональной тирады о нравственности, завуч вспомнила о том, что в стране уже демократия и предложила педсовету проголосовать. Исключать подростков из учебного заведения или на этот раз простить.
Маша вскрикнула, закрыв рот руками. Алла стояла, мотая головой и со слезами просила не выгонять её. Бормотала, что всё осознала.
И только Валя стояла, словно онемевшая. Она смотрела в никуда. В душе был шок и мозг отказывался верить в происходившее. Домой? Опять туда? Завтра за ней приедет мать. И её жизнь вернётся на прежние круги ада.
Маша заметила, как играют скулы на Валином лице. Конечно, она не могла прочитать её мысли, но видела, каким шоком для неё стало объявление. Но она не плакала и не умоляла, как Алла. И никто не знал, чего ей стоило сдерживать себя. Как хотелось не стоять с каменным лицом, а швырнуть прямо в эти рожи чем-то потяжелее. Тяжело дыша, так, что было видно, как грудь то поднималась, то опускалась,
