ания. Граффити берут свое начало еще с доисторических времен, о чем свидетельствуют археологические раскопки. Уже начиная с античной древности смысл и содержание граффити не изменились и по сей день. Традиционные места их «экспозиции» – заборы, наружные стены домов, арки, подъезды, общественный транспорт, а особенно – общественные туалеты и уборные, где сексуальная тематика находит свою подсознательно-ассоциативную взаимосвязь с естественными отправлениями и, я бы сказал, религиозным трепетом перед языческими богами Фаллосом (Лингамом) и Йони. Шахиджанян в своем комментарии к книге Клейна «Другая любовь» /407/ пишет: «При всем однообразии подобных надписей, порой встречаются оригинальные. Я собрал около двухсот, как я из называю, туалетных лозунгов. Некоторые из них войдут в книгу «Я+Я». А рисунки! Абсолютное большинство пошлость, грубость, да и по технике рисунками назвать нельзя. Но встречаются и произведения искусства. Точность линий, оригинальность подхода, эротичность…». Авторы таких рисунков и посланий всегда анонимны, но достоверно известно, что это дети и подростки, а также лица, подверженные эротографомании (навязчивому стремлению писать и изображать непристойности).
Таким образом по субъектному составу (субъекты «преступления» не деликто- и/или дееспособны, да и умысел кого-либо сексуально возбудить – отсутствует), граффити объективно не могут являться предметом уголовно преследуемой порнографии и, следовательно, – объектом моего дальнейшего исследования (тем более, что их большой поклонник, Гитин В.Г. /250/, уделил им достаточно внимания в своей книге).
Так же, как и граффити, фольклор не является предметом уголовно преследуемой порнографии, так как устное народное творчество эротического и непристойного содержания исторически имеет свободное распространение без оглядок на какие бы то ни было цензурные запреты и официальные этические нормы. Как пишет Гитин В.Г. /250/, «фольклор, в отличие от упоминаемых выше граффити, имеет открытые, публичные формы выражения, […] но при этом неуязвим»… эти тексты «представляют собой некую объективную данность, существующую независимо от оценочных реакций каких бы то ни было государственных и общественных институтов. […] Эротика фольклора непременно облечена в юмористическую форму.» А «матерные слова и выражения являются не ругательствами, а простыми и наиболее емкими обозначениями детородных органов человеческого тела и напрямую связанных с ними физиологических процессов».
А как утверждает немецкий ученый и писатель Эрнст Фукс (1870-1940) /566/, в южных странах, где жаркое солнце заставляет кровь струиться быстрее и горячее, где чувства более пламенны, требовательны и ненасытны, там истинный облик руководящего закона предстает открыто и ярко. В особенности в крестьянском быту и в слоях населения, мало покрытых еще лаком культуры, этот закон проявляется на каждом шагу с такой вулканической силой, что нужно быть совершенно глухим или слепым, чтобы его не заметить. Здесь эротика находит выражение в самых откровенных словах и поступках, здесь не пользуются фигуральными выражениями, здесь ее, как самую естественную вещь в мире, называют своими именами, здесь не скрывают того, что она в то же время и самое ценное и важное в мире. То, что характеризует мужчину, его потенция, находится в центре всего мышления и чувствования. Это величайшая гордость зрелого человека, этим он открыто и громко кичится. Возлюбленная, невеста, молодая женщина и печальная вдова открыто и громко называют это центром всех их чувств, желаний и счастья. […]
Сложнее дело обстоит, когда устное народное творчество документируется на бумаге, превращаясь тем самым в литературное произведение или в комикс.
Лубок – [прототип комикса, – прим. авт.] народная гравюра, или разрисованный оттиск с деревянного клише – появился в России во второй половине XVII в. и вплоть до начала нынешнего столетия оставался самым массовым видом изобразительного искусства и литературы. Первый исследователь «простонародных изображений» И.М. Снегирев писал: «Так называемые лубочные картинки составляют у простолюдинов в России картинные галереи и письменность; потому что в них слово соединено с образом, и одно другим объясняется». Эти картинки три века назад можно было встретить и в избе самого нищего мужика, и в царских покоях (однако постепенно «высший свет» перестал интересоваться мужицкой забавой). Лубки мог купить кто угодно за грош на первой попавшейся ярмарке. В Москве мастера по изготовлению лубков жили на Лубянке, то есть там, где после революции свили гнездо представители органов госбезопасности. /767/
Сюжеты лубка были самыми разнообразными: от сказочных до религиозных. Однако особой народной любовью пользовались картинки, как выразился крупный специалист по лубкам профессор Ровинский, «неприличного содержания» [как видим, на Святой Руси языческую порнографию любили больше православия, – прим. авт.]. Поэтому лубки с фривольными картинками и нецензурными подписями производили в больших количествах. Правда, в 1839 году с ними расправилась цензура: с деревянных клише стерли матерщину, а те лубки, где дело было не в тексте, а в рисунке (например, «Женская баня»), и вовсе запретили. Тем не менее, некоторые «старинные комиксы» до нас дошли. Как
