что случилось с предыдущей леди де Конмор?
– Упала с лошади и свернула себе шею, – граф произнес это безразлично, словно говорил о подгоревших блинчиках на завтрак.
Его тон задел меня. Если он решит жениться на Констанце, вряд ли она будет счастлива с чёрствым человеком, которого не огорчает недавняя гибель жены.
– Вы говорите об этом с таким спокойствием, милорд… Совсем не похоже на безутешного вдовца.
– А я – счастливый вдовец, – сказал он. – Хочешь знать, почему? Раз уж мы беседуем откровенно?
Голос де Конмора стал вкрадчиво-опасным, а сам он подался вперед, заглядывая мне в лицо. Я почувствовала себя кроликом перед волком, что внезапно выскочил из чащи. Еще немного – и хищник бросится на меня и откусит голову. Или… свернет шею…
– Нет! Оставьте свои тайны при себе, мне они ни к чему, – торопливо произнесла я.
– Разумное решение, – пробормотал он и вдруг коснулся моей рассыпавшейся косы. – Кто же придумал назвать тебя Бланш? У тебя тёмные волосы.
– Когда я родилась, они были белокурыми, как у моих сестёр сейчас, – сказала я, еле сдерживая стремительно забившееся сердце. Этот человек и пугал, и волновал одновременно. Я вдруг подумала, что не смогла бы дать ему оплеуху, вздумай он сейчас, как Реджинальд, требовать у меня поцелуя.
Ладонь графа легла на мою щеку, погладила.
– Разрешите удалиться, милорд, – произнесла я срывающимся голосом, и делая шаг назад.
– Разрешаю, – сказал он и взял мою руку.
Я дрожала, но не сделала попытки вырваться и убежать. Бедный рождественский кролик, угодивший в пасть к волку! Вот кем я сейчас себя ощущала!
– Сожалею, но не смогу попрощаться с тобой по окончании праздника, – сказал де Конмор, поднося мою руку к губам. – Попрощаюсь сейчас.
Не сводя с меня глаз, он поцеловал не тыльную сторону ладони, как полагалось по этикету, а ладонь. Поцелуй получился долгим – гораздо дольше, чем требовали правила приличия. Мужские губы – горячие, твёрдые, опалили мою кожу, но это был самый восхитительный огонь в моей жизни.
Как зачарованная я смотрела на него, не понимая, как получилось, что этот мужчина действует на меня подобным образом. Как будто он объявил меня своей собственностью, но что самое странное – мне вовсе не хотелось этому противиться. Не хотелось освобождаться от его власти. И хотя какая-то частичка меня взывала к здравомыслию, я чувствовала, что окончательно и безоговорочно пропала от этого пронзительного взгляда, от прикосновения горячих губ. В голове так и зазвенели колокольчики – словно новый год уже наступил, и сбылось ожидание зимнего волшебства.
Но граф отпустил мою руку, и стало холодно. Только сейчас я заметила, что камин в комнате не горит, и как мне неуютно в холодной комнате в тонком бальном платье.
– Наверное, это трудно… – сказал де Конмор и замолчал.
Не дождавшись ответа, я спросила:
– Трудно – что, милорд?
– Жить рядом с тобой.
– Милорд?.. –
