style="font-size:15px;"> После этой фразы Марусе надлежало нырнуть под бабушкин рабочий стол и достать из коробки альбом «Музей-заповедник Кижи», который ввиду многочисленных показов открывался сразу на нужной странице. Потом бабушка, не глядя на фотографию – видимо, всегда имея её перед глазами – обещала как-нибудь поехать с Марусей на родину. Дальше шли условия, при которых для Маруси возможна поездка, почему-то включающие такие посторонние вещи, как чистка зубов, вытирание пыли и даже прибавка в весе.
Но Марусе уже не так хотелось ехать, как всего неделю назад. Она много думала о Шахах, дальних и богатых родственниках, живущих совсем недалеко, всего через три улицы, но в сознании Маруси пребывающих на другой стороне земного шара. Она точно знала, что если и окажется вновь в их квартире, то не раньше, чем через год, когда они с бабушкой пойдут отдавать долг. Да и то не точно. Возможно, бабушка решит взять с собой Олю или пойдёт одна, чтобы без посторонних ушей обсудить и слепого Гришу, и больные ноги сестёр, да мало ли, о чём говорят взрослые в отсутствие детей!
А значит, она не увидит больше сиреневых, похожих на тёти Женино покрывало, обоев в прихожей, не услышит, как звуком басовой струны начинают бить в гостиной часы в тёмно-красном деревянном корпусе, не пройдёт по паркету в связанных бабушкой специально для этого случая шерстяных тапочках. Которые по возвращении тотчас убираются под стол в одну из многочисленных коробок.
И уж конечно, не придётся больше отведать тех чудных котлеток, вкус и аромат которых врезался в чувственную память и со временем ничуть не потускнел. Небольшого усилия было достаточно, чтобы ощущение вкуса возникало в одуряющей яви, а вслед за ним перед Марусей разворачивалась вся Шаховская квартира, наполняясь восхитительными подробностями: фарфоровыми статуэтками дам и кавалеров в высоких париках; гравюрами на стенах гостиной; двойными шторами на высоких окнах: ближними – тяжёлыми, расшитыми тусклой золотой ниткой и подхваченными витым шнуром, и дальними, прозрачными и пожелтевшими от времени.
Торжественная бронзовая люстра с лампочками в виде свечек, зачехлённая мебель дальней комнаты, принадлежавшей до войны мужу Раисы Осиповны Виссариону, не то погибшему, не то попавшему в плен, – всё это было из другой невероятной жизни, так же мало похожей на Марусину, как вигвамы и прерии американских индейцев.
Бабушка рассказывала, что в блокаду младшая сестра, Катерина Осиповна – Катюня – эвакуировалась в Свердловск вместе с Горным институтом, где она служила лаборанткой, а Раиса осталась сторожить квартиру. Там было что сторожить, заметила бабушка, но тут же добавила, что почти вся обстановка и бо́льшая часть хранящихся в квартире ценностей Раиса Осиповна перетаскала на рынок, меняя на продукты, чем и спаслась от голода.
Но много чего осталось, подумала Маруся и страстно, до колик в животе,
