но нельзя сказать, что они выделяли пессимизм как отдельный объект для исследования. Тем более их язык и парадигма в какой они мыслили сильно отличались от начал данных Шопенгауэром. Именно поэтому здесь мы не можем оспаривать посылы оптимизма данные Лейбницем, так как говорим с ним в разных плоскостях, хотя он и максимально близко подошёл к его критическому осмыслению. Тем не менее работы Роберта Бёртона «Анатомия меланхолии» и Лейбница «Теодеция» определённым образом связаны с объектом нашего исследования, но при этом не являются предтечей тому, о чём мы говорим.
Общее представление Шопенгауэра о пессимизме, здесь, мы приняли по умолчанию, не подвергая его теорию критическому разбору. Основная проблема пессимистической теории Шопенгауэра состоит в его центральном основании на понятии воли, из которой он выводит пессимизм. Именно волюнтаристская теория наслаждения и страдания спорна в главном тезисе о том, что всякие страдания происходят от желаний. В обыденной жизни мы наблюдаем страдания происходящие, например, от внешнего мира и от внутренней работы ума. Потом сама воля порой бывает свободна от страдания. Более того так называемым спонтанным радостям не всегда предшествуют страдания. Потом, в обыденной жизни человек знает волю как сдерживающий фактор желания. Наконец, представление о том, что страдание продолжительно, а наслаждение скоротечно и между ними нет промежуточных звеньев, так же спорно в теории Шопенгауэра. Обыденный опыт знает минуты без желания, страдания и наслаждения, минуты равновесия. После удовлетворения, которое само по себе является сильным аффектом, наступает срединное время без желания и страдания.
При уяснении пессимистической составляющей жизни, естественным следствием было бы делать всё, что ограничивает проявление жизни, вплоть до её уничтожения, но вечное колесо страданий крутит то, что Шопенгауэр назвал «воля к жизни». Интересней всего этот вопрос решает индийская философия, введя такую категорию как нирвана, которая совершенно непонятна для западного ума, ввиду закона исключенного третьего. И действительно, ещё Августин заметил, что человек предпочитает жить как можно дольше, даже если вся его жизнь состоит из больших страхов и великих страданий2. В этом и состоит великое противоречие человеческого бытия, при котором ум, сознание и чувства говорят о несчастьях и страданиях, но инстинкт самосохранения и жажда чувств к наслаждениям толкают к жизни.
Шопенгауэр называл волю к жизни бессознательной, ведущей человека к действиям и стремлениям, а ввиду этого ещё и злой. Человек верит в исход дела какой он задумал, так как не хочет дискредитировать себя, так как если бы он изначально сомневался в правильности поступка, то не делал бы вообще то, что приходило ему на ум. Значимость собственных действий помогает человеку действовать, придаёт им оттенок правильности. Ему проще изначально
см. Аврелий А. О граде Божьем. – Издательство «Алетейя» СПБ – 1998г. – с 20
