понимаю как сгущенную геометрию. Когда я жил в Сан-Франциско, я вечно таскался в тоннель перед Golden Gate Bridge, чтобы поснимать гирлянды фонарей, полосовавших подземелье навылет к океану, к самому красивому мосту в мире. Ничто мне так не было важно, как угол раствора этих фонарей, соотнесенный с углом раствора пролива, моста над ним…
И вот зачем нам понадобился улей. В мифах пчёлы обожествлялись, помещаясь древними на ангельский уровень. Хотя ангелов в мифах почти нет, но пчёлы – их библейский прообраз. Пчёлы – символ плодородия: они опыляют – оплодотворяют цветы и взамен творящей этой функции взимают мед. Чтобы произвести килограмм меда, пчела должна облететь сто пятьдесят миллионов цветов. Следовательно, мед – это сгущенное пространство, квинтэссенция лугов, полей, лесов, ландшафта. В капле меда природы больше, чем на фотоснимке. Есть история про то, как у пастуха во рту, пока он спал, дикие пчёлы устроили улей, а когда тот проснулся, то стал великим поэтом. Уста его стали медоточивыми, в них было вложено слово – текст ландшафта.
И мертвые пчёлы Персефоны у Мандельштама – из того же поэтического царства меда. Самый странный миф о пчелах – о том, как Ариадна, утратив возлюбленного, погибшего в бою, собирает капли его еще не свернувшейся крови и разносит по лугу, окропляя ею цветы. А потом идет на край леса и находит там пчелиное гнездо, у которого время от времени является ей во плоти призрак ее возлюбленного, с которым она коротает любовное время до полуночи, утешаясь его ласками. Получается так, что пчёлы как будто синтезировали человека. Что сказать в ответ на это, зная, что состав меда по микроэлементам на девяносто девять процентов совпадает с составом крови человека?
Ирод Великий, когда вырезал всю династию Хасмонеев, оставил в живых ровно одного ее представителя – свою возлюбленную юную жену. Он страстно любил ее – как никого на свете. Но девушка не выдержала позора и кинулась с высоты, сломала себе позвоночник. Ирод велел поместить ее мертвое тело в ванну с медом, откуда потом, горюя, доставал полюбоваться. Таким образом, пчёлы рождают метафизическую субстанцию, сгусток союза пространства и ландшафта, способный в своих высших формах удержать объект воспевания – в стихотворении как в янтаре, равно как те же пчёлы метафорически соединяют слово песни-стиха и простор, в котором оно раздается.
Одно из самых загадочных переживаний пространства произошло со мной в Каталонии. В поездке по побережью, одолеваемому сводящей с ума трамонтаной[1], я внезапно, рассматривая древний картографический атлас, открыл для себя то, что могло бы показаться интересным Велимиру Хлебникову… Это произвело на меня большое впечатление, и, чтобы бережно его передать, необходимо начать издалека и по порядку, и погрузиться в сгущенное пространство средневековых улочек еврейского квартала.
Евреи
Холодный северный ветер, дующий из-за Аппенин (Италия), либо из-за Пиренеев (Каталония).
