style="font-size:15px;"> Стало совсем темно, и Аиша крепко прижалась к школьной ограде, желая исчезнуть, испариться, превратиться в дуновение ветра, призрак, облачко пара. Время текло так медленно! Ей казалось, что она стоит здесь уже целую вечность: плечи и лодыжки у нее заледенели, она мысленно звала мать, которая все никак не ехала. Она потерла ладонями плечи, попрыгала с ножки на ножку, чтобы не замерзнуть окончательно. Ее одноклассницы, подумала она, полдничают сейчас на кухне, уплетая горячие блинчики с медом. Аиша представляла себе, как кто-то из них делает уроки, сидя за столом из красного дерева в комнате, заваленной игрушками. Загудели автомобильные клаксоны, люди стали выходить из контор, и Аиша то и дело вздрагивала от слепящего света фар. Город заплясал в лихорадочном ритме, который задавали мужчины в шляпах и плащах. Они уверенным шагом входили в теплые жилища, радостно предвкушая вечер и ночь, когда они будут пить и спать. Аиша принялась вертеться волчком, словно обезумевшая механическая кукла, и молиться Иисусу Христу и Деве Марии, стиснув руки так, что они побелели. Браим не сказал ей ни слова, потому что директриса запретила ему разговаривать с ученицами. Но он протянул девочке руку, и она сжала его ладонь. Стоя у ограды, они вдвоем не отрываясь смотрели на перекресток, откуда наконец должна была появиться Матильда.
Она выскочила из старой развалюхи и обняла свое дитя. На арабском с заметным эльзасским акцентом поблагодарила Браима. Ощупала карман грязной куртки, наверное, ища монету, чтобы дать ее сторожу, но не нашла и покраснела. В машине Аиша не отвечала на вопросы Матильды. Не рассказала о том, как ненавидят ее Бланш и другие одноклассницы. Тремя месяцами раньше Аиша плакала, выйдя из школы, оттого что ее одноклассница отказалась дать ей руку. Родители тогда сказали, что это не имеет значения, что на это не надо обращать внимания, их равнодушие задело Аишу. Но той ночью она никак не могла уснуть от огорчения и услышала, как ссорятся родители. Амин ругал эту христианскую школу, где его дочь чувствует себя чужой. Матильда, всхлипывая, проклинала их замкнутый образ жизни. С тех пор Аиша решила ничего им не рассказывать. С отцом не говорила об Иисусе. Она хранила в секрете свою любовь к человеку с обнаженными ногами, дававшему ей силу обуздывать свой гнев. Матери не признавалась в том, что целый день ничего не ест, после того как в школьном буфете обнаружила зуб в тарелке рагу из стручковой фасоли с бараниной. Это был не белый остренький молочный зуб, как тот, что у нее выпал минувшим летом, и в обмен на него маленькая мышка принесла ей конфету с пралине. Нет, это был черный зуб с дуплом, зуб старика, сам собой вывалившийся, как будто державшая его десна начала разлагаться. Всякий раз, когда Аиша думала об этом, ее начинало тошнить.
В сентябре, когда Аиша пошла в школу, Амин решил приобрести зерноуборочный комбайн. Он так потратился на ферму, на детей, на обстановку для дома, что ему едва хватило средств на услуги плутоватого торговца металлоломом, и тот
